Владимир Савченко - Час таланта

Григорий Иванович Кнышко. бродит по стране, влюбленный в жизнь, нигде подолгу не заживается, потому что интересно ему, что там дальше, за горизонтом. За серьезную работу пока не берется, хочет той самой жажды, того Понимания и тогда, он знает, возникнет вера в себя, возникнет идея, даже благоприятные для работы обстоятельства, и выйдет хорошо. Когда приходится туго, Григорий выносит свой ящик на треноге в парк или на вечерний бульвар: "Кто желает нарисоваться?" Но теперь не "две минуты ваш портрет", а работает силуэты на совесть, не стремится потрафить клиенту рыночной красивостью. И, возможно, потому что Григорий, не кривя ни душой, ни ножницами, все-таки открывает в каждом человеке что-то настоящее, то ли потому что люди ценят истину не меньше, чем краску, клиент на него не в обиде.

Его Лицо стоит перед заводом.

Комиссия разошлась, не придя ни к какому решению. Федор Ефимович остался один на один с председателем.

Книжный герой... капитан Немо, произнес тот, глядя за стола на Дробота с большим презрением, граф Монте-Кристо, что такого особенного произошло в Таращанске во время работы коррелятора? Ну, не принимали месяц решения так их и всюду не любят принимать, ответственности боятся. Годами тянут... Зато ж потом от выключения корреляции какие эффекты-то были, а, Ефимыч! Правда, с тунеядцем вышло не очень чтобы того... но все-таки изобретение серьезное, скульптура. И хорошо пел человек. А?

Это еще надо доказать, про эффекты раскорреляции. И боюсь, что невозможно доказать... Я ведь встретил Кнышко на пути в Москву, на пересадочной станции, пообщался с ним. И понял, что ни мне, ни прибору этому злосчастному ни город Тара-щанск, ни сам скульптор в создании Лица не обязаны.

Это почему?!

Потому. Он сильный и благородный человек, этот Григорий ХИванович. Талант у него уже наличествовал и только по непониманию себя и жизни он его подавлял, стремился быть как все. Вот и ходил в халтурщиках. Он мне признался, что был искренне убежден: так надо. Но жизнь такая была ему в муку. Так что он все равно поступил бы, как поступил, и сделал бы то, что сделал, разве что не в те сроки. Понимаете ли... Дробот заколебался: стоит ли об этом говорить? Но решился. Я ведь тоже подвергся действиям раскорреляции и кое-что понял. Если бы я это понимал раньше, то и за опыт не брался бы. Человек первичен...

В смысле?

Он понимает мир пусть интуитивно, чувствами глубже и полней всего, что мы узнаем в лабораториях. А машины от паровой до информационной всего лишь машины, штука вторичная. И коррелятор тоже. И, кстати, все они имеют коэффициент полезного действия, что бы под ним ни понимать, меньше единицы. То есть, хотя по Ломоносову и должно быть, что ежели чего в одном месте убудет, то в другом столько же прибавится, практически-то, на самом деле убывает всегда больше, чем мы приобретаем. И от коррелятора моего тоже так было. Поэтому ему такой и приговор.

Неясно было, понял ли председатель эти слова Дробота.

Ну, вот что, Федор Ефимыч, сказал он, поднимаясь из-за стола; Дробот тоже встал. Философия философией, а практика и польза это практика и польза. Обещаю тебе союзное постановление под эту тему. Ну, и все прочее: должность, штаты, люди... Подумай. А не надумаешь что ж. Незаменимых людей у нас при нынешнем развитии науки все-таки нет. Особенно если идея высказана, витает, так сказать, в воздухе. Известны кое-какие результаты и перспективы. Так что очень советую: подумай!

На том они расстались.

1968-1987