Михаил Савеличев - Фирмамент

- Это называется похотью. Вот еще одно словечко в твой словарь непреодолимая тяга смысла и бессмысленности. Спаривание ради получения сомнительного удовольствия.

Одри поманила трутня пальчиком, и тот послушно шагнул к ней.

- Тебе требуется разрядка, - сказала Одри. - Я хочу понаблюдать за ней. Ладно? Обещаешь быть хорошим? Пока это будет только моя рука, а дальше... дальше посмотрим. Нагнись ко мне. Можешь даже обнять меня, только чур без слюнотечения! Так, вот так, еще так. Молодец! Ты долго терпел, застоялся... Ну вот, испачкал меня!

- Спасибо, Одри! Может быть, и этот материал сгодиться... для чего-нибудь.

Капли впитывались в стену, ладонь становилась сухой. Трутень погас. Глаза закрыты, рот раззявлен. Что они в этом находят? Терять часть себя ради кратковременного наслаждения? Неразумно. Хотя, кто может утверждать, что все в природе устроено разумно? Слабости достойны жалости. И в ничтожестве можно найти нечто полезное.

- Неужели они могут быть хороши, Возлюбленная?

Глаза лукаво посмотрели на нее.

- Попробуй. Все нужно попробовать самой. Только потом не забудь убить его.

Зеркальная субстанция тяжелыми наплывами спускалась к полу и наполняла широкий бассейн. От нее веяло холодом. Множество отражений сгущались на волнистой поверхности, накладывались друг на друга, разъединялись, обретали собственную жизнь в тончайшем слое преломления от неживого к живому. Стоило протянуть руку, и зеркало вспучивалось, выбрасывало ложноножки к близкому теплу, и вот уже переливчатая ладошка готова хлопнуть тебя в ответ. Устьица выбрасывают все новые и новые порции, а где-то ближе ко дну псевдо-металл спрессовывается в тончайшие и твердые пленки, начинает жить собственной электрической жизнью, расщепляясь на скоростные магистрали информационных шин. Крохотные чешуйки отслаиваются, поднимаются к поверхности, и если приглядеться, то можно увидеть лазоревые искорки сквозь светящееся гало полиаллоя.

Одри видит множество я. Она везде и нигде. Она - все этого крохотного мирка среди прокаленных радиацией мертвых глыб. Она - колоссальное тело и множество послушных ей пальцев. Она проснулась здесь уже тем, чем она есть таким же полиаллоем, только более живым, разумным и теплым. Она разрастается вширь и вглубь, отвоевывая у мертвой машины все новые и новые уголки, она знает, как сдвинуть корабль с орбиты, и ждет только приказа. Приказа? Кто может приказать ей? Она постоянно беременна, если это можно назвать беременностью. Все новые и новые одри пробуждаются к жизни - славные подруги, все новые и новые отражения, новые взгляды, характеры, мысли, страхи... Она - бездна, ее нельзя исчерпать, можно исторгнуть множество своих вариаций, но всегда найдется каприз, который отличит одри-53 от одри-786.

- Мне обязательно нужно туда? - спрашивает Одри.

- Да. И ничего не бойся. Оно защитит тебя. Просто одежда.

Одри поднимает правую ногу, но все еще не решается переступить невысокий бортик. Одри толкает ее и смеется, видя как Одри неуклюже пытается сохранить равновесие, но оскальзывается на зеркальной луже и падает в жидкий металл. Кажется, что должны быть брызги, и другие Одри вскрикивают, приседают, но полиаллой без следа проглатывает очередную "жертву", и она оказывается в плотном клубке мягкого света. Она видит себя со стороны распростертое обнаженное тело, которое впитывает в себя жидкое золото, каждая пора кожи становится каналом, сквозь который металл инфильтруется в хрупкий организм, проникает в кровь, лимфу, процеживается сквозь печень и почки, покрывает волшебной амальгамой кости, тонкими контактами проникает в мозг, наводит новые мосты восприятия, протягивает паутину послушания, вкрадчиво вторгается в уже ненужное таинство возможной жизни, выскабливая излишество детородных функций. Она становится тяжелой, она пропитана силой, она - магнит, который притягивает твердые чешуйки и формирует поверхностную броню. Еще одно рождение, еще одно воскресение к новой, целесообразной жизни.

- Я видел и других, - говорит трутень. Он хорошо поработал и теперь может поговорить. Одри расслабленно слушает. - Они не такие, как ты. Все в золоте. Твердые и... и страшные... Мы им безразличны.

Там - тепло и мокро. Теперь просто тепло и мокро. А вокруг - темно. Здесь нет материнской стены, нет глаз и ушей. Здесь - только одна Одри Одри, Делающая Нехорошие Вещи.

- Вы излишни, - говорит Правильная Одри. - Вы - тупиковая ветвь. Когда-то полезная, но теперь подлежащая стиранию. А они - чистильщики. Золотые чистильщики. Мир корабля был устроен мудро, но теперь пришла пора сделать его еще лучше.