Михаил Савеличев - Иероглиф

И то, и другое можно было выполнить без затруднений - из-за плохой дороги даже броневичку здесь нездоровилось - он с жалобным скрипом подпрыгивал на колдобинах и буксовал в грязевых топях - и Максим держал минимальную скорость, внимательно вглядываясь в дорогу и выбирая наиболее простую траекторию движения. Ни он, ни его не обгоняли, издевательски сигналя новичку на этих дорогах и обдавая грязью из под колес - Максим и броневичок были одинокими пилигримами в этом краю пуганных людей.

Несколько раз он пытался было остановиться в какой-нибудь деревне, чтобы выспросить дальнейшую дорогу, но его встречало гробовое молчание старух и голодные глаза детворы, из-за чего его расспросы относительно цветочных оранжерей выглядели здесь еще более кощунственно, чем в бюро похоронных услуг. Он вздыхал, захлопывал дверь и снова трогался в свой путь. Ему начали приходить мысли, что Матильда (или как ее там) соврала, но он отгонял их, зная по собственному опыту, что человек никогда не врет тому, кого готовиться через несколько минут убить. Впрочем, и по карте выходило, что он находится еще далеко от цели, а на здешних полях не растет ничего, кроме противопехотных мин и невзорвавшихся авиационных бомб.

Вскоре он наткнулся на закрытый шлагбаум. Он остановил машину и вылез наружу, вдохнув полной грудью чистый холодный воздух без всяких примесей пороха, тлеющих развалин и разлагающихся трупов, которые невозможно было из них извлечь.

Здесь, далеко от города, приятно пахло мокрой землей и деревьями, опавшей листвой, да слегка попахивало навозом с распаханных полей. От контрольнo-пропускного пункта, перед которым Максим останoвился, осталась только эта облупленная алюминиевая труба, да врытые в землю стояки, когда-то обшитыe досками или фанерой и служившие укрытием каРаула от ветра и дождя. Доски теперь растащили, стояки кто-то пытался выкопать, но не смог, так и бросив убокие раскопы и кучи глины повсюду. На обочине Дороги лежал еще толстый ствол дерева с ободранной рой и длинными продольными трещинами от пери-одического намокания под дождем и снегом и высыхания под жарким солнцем. На нем, подстелив под зады куски фанеры и картона, сидели, словно чудовищно разросшиеся черные чаги, четыре замшелых деда в облезлых малахаях и треухах, в побитых молью тулупах с натянутыми поверх простреленными ватниками-безрукавками, из прорех от пуль в которых клочками вылезала и при каждом движении выпадала На ствол, колени и землю грязная гнилая вата, в громадных валенках с новенькими блестящими калошами, в которые можно было спрятать мешок картошки и берданку, и с суковатыми палками в руках, вырезанными, наверняка, рукой одного мастера, настолько они были похожи своей кривостью, заусенчатостью и габаритами - впору такими головы крушить, а не по деревням слоняться, еле-еле сжимая такую толщину в слабых ладонях и еле-еле переставляя такую тяжесть трясущимися руками. Физиономиями деды напоминали старых гномов -у них были такие же бороды до пояса, кожа лица напоминала печеную и слегка подгоревшую на костре картошку, а кустистые седые брови почти скрывали маленькие, красные, слезящиеся глазки. Единственной неподходящей для всего образа этих старцев и весьма выдающейся деталью были очки на их носах. Причем представляли они собой не какие-то там жалкие стариковские модели с пластмассовыми исцарапанными стеклами, перевязанные веревочками и резинками, потрескавшимися от долгой носки оправами, вышедшими из моды еще в прошлом столетии, а были вполне современными приборами с изменяющимися диоптриями, хамелеон-эффектом, функциями удаления и приближения и даже встроенными предсказателями погоды, получавшими прямую информацию с метеоспутника, и точными часами. Сочетание было настолько дичайшим, что Максим не удивился, если бы эти полуразвалившиеся деды вскочили со своей импровизированной скамейки, достали бы из-за пазухи электронные Комбинационные Машины, положили бы его лицом в грязь, обезоружили и дочиста ограбили. Впрочем, деды на его появление никак особенно не отреагировали, продолжая сидеть на насиженных местах, жевать губы и смотреть на него без всякого интереса.

- Здравствуйте, деды! - зычно гаркнул и поклонился им Максим.

- Здорово, милок, - вразнобой ответили деды, кивая головами, отчего незавязанные уши малахаев и треухов пришли в движение, и Максиму показалось, что каким-то образом у дедов отрасли такие вот длинные, покрытые ободранным уже мехом уши, шевелением которых они его и приветствуют.