Михаил Савеличев - Иероглиф

Здание Казначейства представляло собой увеличенную копию пирамиды Хеопса, построенную из белого мрамора и тонированного стекла. Она не то чтобы возвышалась на фоне других небоскребов, она просто их подавляла своей массивностью, основательностью и несокрушимостью. К ярко освещенному подъезду вела широченная лестница, блестевшая от дождя в ослепительных лучах прожекторов. По ней спускались и поднимались люди, и на фоне пустынности остального города здесь была просто толчея.

- Павел Антонович, возьмите меня с собой,- вдруг Попросила Вика.

Павел Антонович ничего не ответил, только кивнул. Так же молча он пожал Максиму руку, и они выбрались под дождь. Максим смотрел, как парочка поднимается по лестнице и исчезает в Казначействе, а затем открыл пошире ветровое окно и попытался разглядеть на самой вершине пирамиды маленькую птичку, чистящую о нее свой клювик. Но было слишком темно, или не прошло положенных тысячелетий, и Максим поехал домой.

На этот раз он решил не лениться и, достав из багажника туго свернутый брезент с нашитыми по углам веревками, кое-как растянул его по крыше машины и привязал к приваренным у днища крючьям. Похлопав трудолюбивый броневик по теплому боку, он вошел в свой подъезд и стал подниматься по лестнице. В его развороченном почтовом ящике, который он сам ломом и привел в такой вид, чтобы туда не кидали бомбы, лежала завернутая в белую бумагу коробочка, перехваченная крест-накрест двумя резинками от денежных пачек. Он понюхал подозрительную посылку, но взрывчаткой и не пахло. Ощупав ее, он так и не пришел к определенному мнению - выбросить ее прямо сейчас, или все же открыть. Домой ее нельзя было тащить в любом случае - первая заповедь выживания гласила: "Не приноси в крепость незнакомые вещи". Троянцы на этом и погорели. Максим стал прикидывать - что же такое смертельное может в ней притаиться? Скорпион - но внутри все было тихо, ничего не двигалось и не шуршало, отравленная игла - но ни ядом, ни железом также не пахло. Он содрал бумаж ную обертку, под которой оказалась пластиковая ко робочка с золотой дискетой внутри. Так, становилось еще непонятнее.

Войдя в комнату, он не раздеваясь и не разуваясь как есть в мокром плаще и грязных ботинках, рухнул на яростно взвывшую кровать, дотянулся до плеера вставил дискету, снял очки и надел наушники. Через секунду он спал, а в его уши вливался тихий вкрадчивый голос.

Глава 3

КАССЕТА-1

Когда хочешь о чем-то рассказать, то сразу возникает два очень трудных вопроса, между собой, в общемго, не связанных. Первый - кому рассказать? Второй - с чего начать? Казалось бы, что проще - хватай первого попавшегося, сажай перед собой в кресло и начинай с самого начала. Увы, в наше время такие номера уже не проходят. Литература и литераторы вымерли как вид искусства и человечества, куда-то исчезли, испарились, мутировали друзья, черт возьми, даже психиатры, которые мной действительно заинтересовались, хотя бы с профессиональной точки зрения, и то остались в столь давних временах, что кажется, они практиковали еще среди динозавров. Впрочем, я зря обвиняю наши теперешние времена и порядки. Не во временах дело, а в нас самих. Не любим мы откровений чужих, а особенно - своих собственных. Что только не придумываем, дабы избежать, не знать, не хотеть этих откровений, рассказов, этого плача в жилетку. Может, именно для этого мы и изобрели музыку, литературу, живопись? Причем, заметь - хорошая, то есть искренняя, откровенная литература, поэзия, музыка никогда не пользуются успехом у современников. Конечно, если о них не забудут, то со временем авторы получают заслуженное признание, но рассказчикам от этого не легче. Они говорили о сокровенном, о наболевшем, о мучительном состоянии своей Души. Но кто их тогда слушал, когда им этого не только хотелось, но и было жизненно необходимо? Никто. Все предпочитали ложь, пошлость, глупость и наигранность - это всегда в цене в массах, и за это хорошо платят. Однако если бы Данте писал только то, что хотели прочитать окружавшие его люди, то мы никогда бы не прочли "Божественной комедии". Я беру самый крайний случай - искусство. А как быть просто с обычным человеком? Что ему-то делать в век одиночества и лицемерия? Молчать и медленно сходить с ума? Покончить с собой? Пойти к проститутке, в лес и там попытаться поделиться с равнодушным молчанием или тишиной своими сомнениями и нерешенными вопросами?

Чушь, ерунда.

Гораздо проще начать лицемерить самому себе. Сказать себе, что у тебя полный о'кей, и единственное, что тебе не хватает в жизни, это телевизора с тремя экранами и шестью динамиками, холодильника, замораживающего продукты до абсолютного нуля, стиральной машины со встроенным унитазом и телефона с тремя трубками - для двух ушей и задницы. Сказать себе, что у тебя полный о'кей, и единственное, что ты хочешь - кучу денег, машину, дом, молодую жену и еще более молодую любовницу. Что у тебя полный о'кей, и единственные твои проблемы, как утверждает реклама, - кариес, перхоть и менструации. И вот я стою в этот солнечный день, прижавшись лбом к стеклу, смотрю на улицу, заполненную месивом автомобилей, грузовиков, троллейбусов и трамваев, держу у рта шуршащий пленкой диктофон и пытаюсь понять - что твориться с нами.