Михаил Савеличев - Тигр, тигр, светло горящий !

- Давай, - согласилась Анастасия, - когда вернешься?

Глава девятая. ПАТРИОТ. Клайпеда - Паланга, ноябрь 69-го

Осенняя буря шутя разметала

Все то, что душило нас пыльною ночью,

Все то, что давило, играло, мерцало,

Осиновым ветром раорвано в клочья...

Ю. Шевчук

- Так он действительно слепой?, - спросила Одри, ведя машину по Пасиматимас, которая, пересекая ржавые пути заброшенного вокзала, вела прочь из этих странных городов слепых книголюбов, генералов-пацифистов, переставших сочинять писателей, загадочных друзей, от которых нелегко избавиться, брошенных собак и Бумажных Человечков. Я смотрел на убегавшие назад огни витрин, реклам, окон домов, пролетавших машин, уличных фонарей, которые здесь почему-то никто не бил, темные силуэты сосен и других, неопознаваемых ввиду опавшей листвы, деревьев.

Мне пришло в голову, что я говорю совсем не так, как пишу. Если этот мой нескончаемый внутренний диалог записать, то меня просто обвинят в графоманстве, засоренности штампами и перлами (типа "ввиду опавшей листвы"), косноязычии и бедности словарного запаса. Зато книги я пишу хорошо. И, кстати, писатели, как правило, плохие устные рассказчики. Все дело в несводимости мыслей, речи и письма друг к другу. Человек не думает словами. Ему только кажется, что кто-то в его голове постоянно бормочет всякую чушь. Человек не выражает свои мысли речью, ибо еще древние замечали, что мысль изреченная есть ложь. Речь лишь бледная копия настоящих мыслей, за что мы подчас горько расплачиваемся. А написанное - не мысли и не запись слов, это гораздо большее, чем мысли и слова. Книгу невозможно хорошо написать по заданному плану, она - импровизация, она не только тот, кто пишет, но и что-то гораздо большее. Она даже не сюжет. Попробуйте взять книгу посерьезнее и пересказать вслух то, что в ней написано. Получится полная ахинея, любой здравомыслящий человек, покопавшись в своей жизни, найдет в ней сюжеты покруче, потрагичнее, посмешнее и он пожмет плечами - как такая банальщина может привлечь чье-то внимание?

А взять объем этих романов! Герой переходит с улицы на улицу, а занимает это полтора десятка страниц. Зато в иных местах годы его жизни умещаются в несколько строк. В детстве меня очень угнетала история Ромео и Джульетты - если не отвлекаться на пересекающие ее другие сюжетные линии, то вся трагедия укладывается в небольшой абзац. Но затем, прочитав Шекспира, и сравнивая его с той детской книжкой в шесть страниц, пять из которых занимали рисунки для раскраски, я подумал, что анонимный пересказчик понравился мне больше. И зачем Шекспиру понадобился этот Тибальд, Меркуцио, Бенедикт, Балтазар, какой-то Кизил, эти мамки, няньки и прочие? Наверное уже в те времена сочинителям платили за лист.

Я подивился, как далеко меня увели мои размышления и, с усилием вырвался из медитативного болота, ответил потерявшей всякую надежду привлечь мое внимание Одри:

- Как царь Эдип на следующее утро после убийства своего отца и бурной ночи со своей матерью.

Одри поморщилась. Я оглянулся на заднее сиденье, на котором дрых Мармелад, укрытый шерстяным пледом в клеточку и выставивший наружу только свой влажный черный нос. Мне стало завидно - на всю его жизнь его проблемы были уже решены и отныне он будет сыт, одет, обут, обогрет. Будет каждый день гулять на улице с противоблошиным ошейником, пить теплое молоко, валяться на постели хозяина, ухаживать за симпатичными дворняжками, грызть ножки стульев и рвать в клочья ценные книги, охранять от нежданных гостей и делать лужи на дешевых синтетических коврах.

Копаться в собственной душе, решать философские проблемы, писать романы, подозревать симпатичных девушек, напиваться до беспамятства и морозить предстательную железу на обледеневшем пляже ему не грозило и он мог с полным основанием считать себя счастливейшим существом во Вселенной.

Но собакой мне становиться не хотелось.

- Как же он видел?, - продолжала Одри наш оживленный разговор.

- А он и не видел, - буркнул я. Обсуждать чужие недостатки мне не хотелось, к тому же у меня появилось плохое предчувствие. Одри молчала, ведя машину по извилистой дороге - мы уже выехали из Клайпеды и я почувствовал себя неуютно. Вот ведь, тоже странный парадокс моего характера - терпеть не могу переезжать с места на место, и вместе с тем вон сколько проработал военным журналистом, трясясь по земным и космическим колдобинам в поисках чего-то. Может быть дома?

Одри продолжала коситься на меня и чему-то загадочно улыбалась. Я знал что у нее для меня есть какой-то сюрприз, но не подавал виду - девушка не тот клиент из которого можно вытянуть информацию простыми или каверзными вопросами. Она пока не хочет ничего говорить и самое лучшее глубокомысленно молчать, нахмурив брови и выпятив губы. В конце концов при ее темпераменте она сама не выдержит и все расскажет. А сейчас самое лучшее - развлечь ее разговорами об иннерсайдерах.