Михаил Савеличев - Тигр, тигр, светло горящий !

Я совсем уж решил, что в первый раз проиграл в такой элементарной игре, да еще какой-то молоденькой девчонке, но тут одрино платье стало вытворять такие вещи, что мне сразу полегчало. О том, как управляются творения "Флоры генетикс" я имею самые смутные представления. До этого мне казалось, что они через определенные промежутки времени спонтанно меняют программу, перерастая, скажем, из "тюльпана" в "сакуру". Но, видимо, каким-то образом они все-таки завязаны на эмоциональный настрой хозяйки и когда, под влиянием спиртовых паров, ее эмоции перестали контролироваться нормами приличия и человеческого общежития, платье тоже сорвалось во все тяжкие, демонстрируя самые сокровенные девичьи фантазии.

Но Одри это нисколько не смутило и она с каменным лицом продолжала свою партию. И я во второй раз убедился, что моя случайная знакомая вовсе не так проста, как кажется, и за игривым, милым и привлекательным фасадом скрыто профессиональное владение кое-какими штучками, которым не обучаю в пансионах благородных девиц и Сорбонне.

Долгое время европейская медицина не признавала возможности сознательного управления человеком физиологией своего организма. Восточная традиция считала такое умение само-собой разумеющимся и оно широко использовалось в различных школах йоги и боевых искусств. Не знаю, умела ли моя Одри останавливать сердце, изнывать от жары в холодильнике и жевать стекло, запивая его азотной кислотой, но искусством разлагать метиловый спирт гораздо быстрее, чем это делает рядовой человек, она владела вполне. Конечно, Одри тоже постепенно пьянела, но не так скоро, как бы мне этого хотелось.

Слева от нас, на краю стола скопилась внушительная батарея бутылок. В баре было уже пусто - мы не заметили как и почему гуляющий народ куда-то схлынул, повинуясь неуслышанному нами сигналу, и лишь Гедеминас стоял за стойкой, подперев кулаком тяжелую голову и наблюдал за нами, чтобы по первому требованию послать нам очередной сосуд с огненной водой.

Не знаю, упились ли мы до белой горячки, но на восьмой бутылки "Полярного медведя" (или "медведицы") Одри вдруг нарушила наше спортивное молчание и тишину опустевшей "Вешнаге", до этого нарушаемую лишь звоном бутылок, бульканьем, да тяжелым дыханием олимпийцев, сказав совершенно трезвым голосом:

- Все, я сдаюсь.

- Предлагаю боевую ничью, - по-джентельменски промямлил я, пытаясь согнать с краев стакана зеленых толстеньких чертиков, который неимоверно утяжеляли его и не давали удобно приложиться к емкости.

- Тогда пойдем прогуляемся по свежему воздуху, - сказала Одри, легко поднимаясь из-за стола.

- Пойдем, - согласился я, тоже слезая с насиженного места.

Вернее я сделал такую попытка, не очень-то надеясь на успех. Надежды на чудо действительно не оправдались - пол со сверхсветовой скоростью вздыбился, встав вертикально, я испугался за бутылки, которые должны были вот-вот свалиться с нашего столика, сделал обнимающее движение, желая принять их родимых в свои объятия, неосмотрительно при этом выпустил из рук край столешницы и полетел вниз, подчиняясь взбунтовавшейся гравитации.

Резкость в глазах восстановилась, аберрация и прочие астигматизмы исчезли и без всяких менисков. Я опять сидел на своем стуле, пол принял нормальное положение, а Одри стояла надо мной, задумчиво покусывая губки и критически меня осматривая.

- Ты видела?, - возмущенно спросил я, - Опять кто-то с тяготением балуется!

- Видела, - подтвердила Одри, - и могу предложить тебе радикальное средство.

- Воду с нашатырем внутрь?, - с отвращением поинтересовался я, - Нет уж увольте. Не зря же я весь вечер пировал. Да и пол пачкать неохота.

- Не надо воды, - успокоила девушка, - все гораздо проще, но не приятнее, - и с этими словами она быстро наклонилась и своими острыми зубками впилась в мочку моего левого уха.

От жуткой боли я заорал, вскочил на ноги и заплясал по "Вешнаге", схватившись за укушенное место, забыв про пьянку и вестибулярный аппарат.

Потом мы долго пытались образумить разбушевавшееся ухо, прикладывая к нему горы льда, снега, поливая его жидким азотом и просто элементарно дуя на него. Суетился при этом в основном Гедеминас, так как Одри, не желая попадать под мою горячую руку, скромно сидела в уголке, трезвея и шепотом подавая советы охающему и причитающему бармену.

Когда боль немного утихла, а злость на бедовую девчонку улеглась, меня начал разбирать смех. Вид у меня был еще тот - распухшее как оладьи ухо, растрепанные волосы (это Гедеминас всеобщим маминым средством пытался облегчить мои страдания), мокрый от растаявшего льда костюм, бешеные глаза и трясущиеся руки. Наверное, даже месячный запой не смог бы довести меня до такого состояния.