Михаил Савеличев: Возлюби дальнего

— Я бы и сам с удовольствием натравил бы санитарный контроль на туристов, — признался Поль, не отрывая глаз от происходящих внизу метаморфоз.

Это было похоже на замедленную съемку — шевелящаяся щетка появляющихся на месте Выпадения растений доходила в высоту уже почти до середины окружающего леса. Виднелись свежие просеки, проложенные тремя тахоргами; как отвратительные громадные кузнечики, перелетали с макушки на макушку молоденькие ракопауки, перехватывая клешнями менее юркую живность; где-то около восточного края величественно закручивался тугой смерч пчелиного выводка, выбрасывая в стороны и вновь, втягивая предупреждающие щупальца боевого охранения.

Вертолет медленно перемещался по периферии этого биологического безумства. Рев винтов распугивал, расшвыривал пучеглазых орнитозавров, хотя некоторые продолжали попытки подобраться к стальному, неповоротливому врагу, перевернуться и нанести смертельный удар когтистыми лапами по его брюху.

— Хорошая здесь охота, — мечтательно сказал Шестопал.

— Вадима на них нет, — согласился Поль. — Может быть, пугнем? Вы как, Леонид Андреевич?

— Нет уж, Поль, не стоит. Пожалейте старика. Да и жалко мне их.

— Никакой особой теории у нас на этот счет нет, — признался Поль. — Выпадение достаточно редкое и нерегулярное событие. А, может быть, и регулярное, только мы на него не всегда натыкаемся континент большой, нас на весь лес не хватает. Егеря про него хорошо знают, а туристов на это, ни, мероприятие мы не допускаем — агрессивность биоценоза здесь на несколько порядков выше нормы.

— Мне показалось, что все они лезут из-под земли. Ну, растения, понятно — семена, споры, а вот с животными… Хотя я, конечно, не специалист…

— Если бы мы побывали здесь за сутки до начала и хорошенько покопались в почве, то нашли бы богатую россыпь останков всей этой живности и всех этих растений, — объяснил Поль.

— Хм, Поль, голубчик, уж не хотите ли вы сказать, что здесь и сейчас мы собственными глазами наблюдали сеанс восстания из мертвых? — спросил Горбовский.

— Похоже на это, — неохотно согласился Поль. — Во всяком случае, другого объяснения у меня нет. Хотя это тоже, конечно, не объяснение… Тут можно сколько угодно фантазировать… Пандора — она и есть Пандора, Леонид Андреевич. Я всякий раз удивляюсь, кому пришла в голову идея устроить здесь курортный и охотничий рай.

— Русалки, “щенки”, — сказал сам себе Горбовский, — а что говорят биологи? Каково мнение КОМКОНа? Вы ведь, Поль, насколько мне известно, дружны с Геннадием Комовым. Каково мнение вице-председателя Комиссии по Контактам о фактах наблюдения регенерации биоценозов на планете Пандоре?

— Хорошо сформулировано, — восхитился Поль. — Именно факты, именно наблюдения и именно регенерации. А вообще, вице-председатель КОМКОНа и любимый ученик председателя КОМКОНа выразился в том смысле, что “Полли, уволь, только Пандоры нам еще не хватало”.

— Безобразие, — согласился Леонид Андреевич, — бюрократизм и пренебрежение мнением товарища. Надо натравить на него доктора Мбогу, чтобы он потрепал своего любимчика.

К исходу двух часов с начала Выпадения это место почти ничем не отличалось от любого на этой планете — влажная, пористая, розоватая поверхность, с высоты двух километров похожая на пятнистую пену, на огромную, на весь мир, рыхлую губку, на бесформенную маску, скрывающую лицо, которое никто еще никогда не видел. Красный туман, затопивший окружающий лес, стал оседать, бледнеть, в нем проявились какие-то плотные, волокнистые нити, остающиеся на кронах деревьев, как тонкие резаные раны или царапины на человеческой коже. Леонид Андреевич почувствовал тошноту и закрыл глаза. Лес ему определенно не нравился.

— Скажите, Андрей, а что вы там напевали про карниз, про небо?

— Это у нас что-то вроде гимна, Леонид Андреевич, — объяснил Шестопал и хрипло пропел:

— Это хорошо, — согласился Горбовский, — “из любой ерунды выжмем чистый бензин!”. Это про нас…