Игорь Гетманский - Голограмма силы

Алекс тогда долго сидел на диване и смотрел в одну точку. А потом он целый день занимался тем, что создавал одну простую сцену задругой. Вот Кэт три с половиной года назад. У нее неснимаемый токсикоз беременности. Справиться с этим она не может, ей страшно и плохо, и поэтому она с ненавидящим лицом набегает на Алекса из кухни и выплевывает в него самые страшные оскорбления, которые только может придумать…

Вот они ранним утром у кроватки Микки. У него кишечный грипп, он не спит, Алекс но сит его подмывать в ванную каждые полчаса. Это уже третья бессонная ночь. Алекса тошнит от усталости, от неумеренного курения, от хлестких, грубых окриков Кэт…

Вот годовалый Микки с милой, наивной улыбкой ковыляет к двухлетнему мальчику – тот мрачно наблюдает за ним из-под тяжелых надбровных дуг и вдруг бьет его лопаткой по голове – раз, другой, третий… Микки не понимает, что это такое с ним делают, и беспомощно моргает с той же улыбкой на лице. А потом ему становится очень больно, ротик его искривляется, и он плачет, и поворачивается к Алексу, и даже не делает никакой попытки выйти из-под града ударов. А Алекс бежит, бежит изо всех сил с другого конца площадки, и сердце его сжимается от боли, и он проклинает себя и весь этот дикий, нелепый, больной белый свет…

К концу дня он стянул шлем и рухнул на диван. Он нашел объяснение. Он тоже сделал свое открытие. Внутри открытия Пита Милтона. И по значимости оно не уступало созданию ментально управляемых голограмм.

Алекс открыл, что генератор резонирует с эмоциональным состоянием оператора. А это означало, что если создаваемый образ вызывает у Алекса эмоции, которые чуть сильнее определенной отметки, то генератор воспроизводит не только образ, но и чувство. И сила этого чувства в резонансе настолько велика, что не идет ни в какое сравнение с эмоциями источника, то есть оператора. Генерируемое состояние полностью захватывает наблюдателя и бесцеремонно «включает» его в голограмму. Зритель теряет связь с реальностью и начинает действовать адекватно захватившему его чувству и развитию сюжета картины…

Алекс десятки раз повторял свой эксперимент. Он брал сюжеты из своей жизни – такие эпизоды, воспоминания о которых всегда вызывали у него бурную эмоциональную реакцию. В его сравнительно спокойной биографии это были картины, связанные либо с Кэт – и тогда он скрипел зубами от обиды и ярости, либо с Микки – и тогда он или смеялся, или любил, или заходился страхом за его жизнь, или испытывал ту боль, которую познавал его мальчик. К нему приходили и другие воспоминания, из детства: запах отцовских сигар, его рокочущий басок и теплые сухие губы, восторженное изумление перед необъятной тишиной первых успешных медитаций, гудящее напряжение перед контактным спаррингом с китайским мальчиком на татами… Их он не воспроизводил: слишком далеко отошло его детство, он делал ставку на свежесть и остроту последних переживаний.

Кэт и Микки… Всякий раз, погружаясь в созданную им голограмму, он находился на опаснейшей грани эмоционального срыва. Еще чуть-чуть – и Алекс Норман мог перестать существовать в студии и, перейдя невидимую грань, превратиться в персонаж. Он знал, что в таком случае, принимая живое некритичное участие в сцене, он как бы замыкал работу генератора, и эпизод воспроизводился бы им снова и снова, без конца… И он жил бы там – любя, ненавидя и пугаясь – до тех пор, пока не истощились бы аккумуляторы генератора. А хватало их, по словам Пита, надолго… Одним словом, без постороннего вмешательства Алекс не смог бы выйти из картины.

Конечно, ему каждый раз удавалось вырываться из собственной голограммы: все-таки он был не пассивный наблюдатель, а подготовленный к сюрпризам экспериментатор. Но по поводу потенциального зрителя он иллюзий не строил. Он понял одно – резонансная динамическая картина не выпустит из своей реальности никого. До тех пор, пока оператор не выключит свою дьявольскую аппаратуру.

Яблоневые ветви в саду почернели, звуки за окном смолкли, помещение студии погрузилась в темноту – настал вечер. Алекс уже давно почувствовал себя плохо: он не ел целый день, пил только кофе, голова кружилась, сосало под ложечкой. Давно пора было идти домой, но он не мог заставить себя встать с дивана: собственное открытие сразило его наповал, он должен был сделать выводы, понять что-то еще, уловить во всем этом главное… Скрип открываемой двери вывел его из оцепенения.

– Алекс! Вы еще здесь?! – Пит зажег свет и с удивленным видом остановился напротив компаньона. – Что-то случилось, Алекс?