Игорь Гетманский - Голограмма силы

Да, работа была не из легких. Но вот что удивительно: чем больше уставал от нее Алекс, тем сильнее становилось в нем стремление создать полноценный фильм. Он понимал: то, чем он сейчас занимается, – уникально и если выполнимо, то очень-очень немногими. И поэтому ему обязательно надо добиться успеха. Нельзя уповать только на деньги от проекта: мечты реализуются делом, твоим делом. Да, он писатель, сценарист. Но вот еще одна прекрасная возможность материализовать свои творческие фантазии: не на бумаге – в пространстве! Если коммерческий план Пита осуществится и его аппаратура станет достоянием "Синема Интернешнл", Алекс долгое время будет единственным дееспособным оператором. А это значит, что дадут зеленый свет любым его задумкам, любым сюжетам. Он наконец-то сможет вывалить из себя все, что копилось в нем, рвалось и не находило выхода под гнетом мелкой обыденности, неудач, злых попреков…

То, что так смешило Пита и выводило Алекса из себя, в то же время служило ему и хорошим подспорьем. Запоминающее устройство генератора послушно нагоняло морские волны на берег, сыпало медленный снег на деревья или сгибало их под ветром и дождем столько, сколько Алексу было нужно. Достаточно было задать погоду или интерьер с монотонно скачущей канарейкой в клетке в самом начале эпизода, и на этом фоне можно было работать, ни о чем не беспокоясь. Пит к тому же научил Алекса программировать некоторые стандартные перемещения, и Алекс теперь мог создавать довольно сложные динамические картины, которые работали без его контроля. Так, он мог спокойно заниматься диалогом генерала Гранта с янки в окопе на первом плане, а на заднем у него работала программа: пушки конфедератов поднимали к небу облака порохового дыма, а южане, как муравьи, суетились возле них. Заметить повторяемость действий было трудно: программа задавалась заранее и была довольно длинной.

Постепенно, где-то на пятом месяце совместной работы, Пит и Алекс собрали такой обширный банк задних планов – интерьеров, ландшафтов, погод, ветров, штормов, боев и пожаров, – что работать стало намного легче. Алексу стало удаваться многое. Конечно, еще во многом ему требовалась помощь и режиссера, и оператора. У него не было опыта работы с кадром, монтажа видеоряда, расстановки акцентов. На бумаге он прекрасно умел строить сцены и отображать нюансы – пространственное же воплощение сюжета требовало другого опыта. И все-таки он был сценаристом. Человеком, который привык примерять свое слово к возможному его изображению на экране. И поэтому режиссура и операторская работа Алекса становились все лучше и лучше.

Он увидел свет в конце тоннеля…

В круговерти проблем Алекс как-то забыл про то недоразумение, которое случилось с ним при создании первой голограммы. Но то, что было связано с Микки, откладывалось в нем раз и навсегда и рано или поздно должно было о себе напомнить. Перед началом каждого рабочего дня его неизменно посещало смутное подозрение, что он что-то не сумел сделать вчера, что-то забыл и оплошность эту надо бы исправить сегодня. Он отмахивался от неясного ощущения и начинал работать. А на следующее утро все повторялось вновь.

Однажды Пит забежал в студию и сообщил, что должен отвезти свою Бобби на демонстрацию коллекции женской одежды какого-то модного заезжего французика-модельера. Он должен отвезти ее именно сейчас, немедленно, француз пробудет в мегаполисе всего один день – "Ах, Пит, если бы ты видел! О-о-о!", – иначе его супружеству конец. Пит изложил это на одном дыхании, а потом сделал свирепую гримасу, полоснул себя ребром ладони по горлу и сорвался с места.

"Работайте один! Я скоро! Только до обеда!" – крикнул он в дверях, а Алекс только сочувственно улыбнулся в ответ. "У меня в распоряжении целый день в одиночестве", – подумал он и стал прикидывать, что бы он хотел сегодня попробовать создать. И вот тут-то, когда он впервые оказался без Пита с аппаратурой в руках, он и вспомнил о Микки на песке. И надел шлем.

Когда он воспроизвел ту давешнюю сцену в дюнах – а делал он теперь это с открытыми глазами, поместив себя в центр, – то сначала совсем забыл о цели эксперимента. Он настолько увлекся видом своего малыша, что прошло немало времени, пока к нему вернулся трезвый взгляд испытателя. И вот в тот момент, когда Алекс заставил себя успокоиться и отвлечься, он и почувствовал воздействие. Голограмма не хотела его отпускать. Та радость, которую он только что пережил, снова рвалась в него, поворачивала голову к сыну, толкала навстречу. Он заставил себя отвернуться от Микки и ощутил, как плотная волна вполне определенного эмоционального состояния – а теперь для него было неважно, какое оно, хорошее или плохое, – нахлынула на него с силой, которой было очень трудно сопротивляться. Он повернулся к сыну и выключил генератор.