Андрей Щербак-Жуков: Седьмой принц королевства Юм

Как водится, во дворце собрался Совет Мудрецов; к ним вышел Король и мы - семеро его детей.

Встал Великий Стратег и неспешно начал речь:

- Прошло ровно двадцать четыре года с того дня, как уважаемый всеми нами Первый Маг предсказал нам Беду, а сам исчез. За это время не было от него никаких вестей, и даже слух о нем не достигал наших границ. Однако случилось все в точности так, как он предсказал, и вот пришло время и нам исполнить предначертанное. Выросло шесть королевских детей: принцев и принцесс, сильных и властных, владеющих тайным знанием и древней мудростью. Лучшие маги и воители все эти годы готовили их к бою - и нам не стыдно за своих учеников. Пора снаряжать их в поход...

- Постой, но у меня семь детей, - прервал Великого Стратега Король.

- Нет смысла беспокоить вашего старшего сына, - решительно возразил Великий Стратег, - он не создан для военных действий. Ему лучше остаться в городе...

Помедлив, он добавил:

- Не стоит отягощать отряд бесполезными людьми. Если помните, Первый Маг ничего не говорил о численности отряда - он не уточнял, все ли дети Короля должны войти в него. На мой взгляд, руководствоваться в этом вопросе следует все-таки здравым смыслом...

Я молчал - я знал, что спорить бессмысленно. Я чувствовал (зная то, что я знаю, это было не трудно), что Верховный Стратег выражал общее мнение: мнение всех магов и мудрецов Совета, мнение всех моих братьев и сестер. И только отец мой, движимый то ли ощущением высшей мудрости, ныне почти забытой, то ли простой отеческой любовью к первенцу, пытался меня защитить:

- Но ведь именно он получил из рук Первого Мага перстень, носящий имя Сердце Мира, и хранил его все эти годы. Этот перстень должен освятить предстоящий бой и помочь одержать победу...

- Мы все, - Великий Стратег картинно обвел рукою весь зал и чуть наклонил голову, - премного благодарны ему за то, что он сохранил эту реликвию, этот, так сказать, символ... Но теперь пришли другие времена, и он должен передать перстень Эглю - младший брат подготовлен лучше всех. Он умеет больше всех, он первый среди них - он должен стать в этом бою главным...

Никто ему не возразил - да и мог ли кто возражать, да и было ли чем? Действительно, трудно найти человека подходящего для боя лучше, чем Эгль. За это Великий Стратег его так и любил - больше всех своих учеников. Любовь эта была взаимной, и Стратег это знал. Великий Стратег... он действительно был великим стратегом - уже тогда он думал о том, что будет, когда отряд вернется из похода, когда умрет наш отец, и встанет вопрос о престолонаследии... Я об этом не думал - не хотел. Потому и молчал. Я чувствовал (зная, то что я знаю, это было не трудно), что и думать, и говорить об этом не только рано, но вовсе бессмысленно. И все же нужно было что-то сказать.

- Что скажешь ты, сын мой? - обратился ко мне отец. - Почему ты молчишь?

- Мне кажется, я должен идти, - сказал я, хотя мог бы ничего не говорить.

- Сейчас не время для личных амбиций, брат, - твердо возразил Эгль, он думал, что перебил меня, но я и не собирался больше ничего говорить. Я понимаю: тебе, конечно, обидно, ты...

Эгль осекся, а хотел сказать: "Ты завидуешь", - я это почувствовал (зная то, что я знаю, это было не трудно).

- Ты не прав, Эгль, - вмешалась сестра Камилла, - амбиции тут не при чем - трудно найти человека менее амбициозного, чем наш старший брат. Ему просто неловко от того, что нам предстоит рисковать жизнью, а он останется дома... Пусть это тебя не смущает, брат, - она повернулась ко мне. - Так будет лучше и для тебя, и для нас...

Тут снова нашелся Эгль.

- Ты, и вправду, не создан для боя, - собравшись с мыслями и сделав свой голос по возможности мягким, он повторил слова своего любимого учителя. - Такой человек в походе не просто бесполезен - он вреден. Ты должен отдать мне перстень, носящий имя Сердце Мира, а сам остаться в городе, с отцом и матерью. Так, действительно, будет лучше.

Он был по-юношески тверд и уверен - как он был красив, мой брат, в своей вере и твердости. Я невольно им залюбовался...

- Пусть будет так, как решит совет, - сказал я.

И тогда все, кроме отца, молча подняли руки, и было ясно, за что они и против чего.

- Как угодно, - покорно сказал я и коснулся перстня, чтобы его снять. Только перстень, всегда так свободно сидевший на моем пальце, вдруг словно впился в сустав. Я замешкался в тщетных попытках его стащить. В зале поднялся шум, ропот - они все думали, что я хитрю.

Только вдруг цокот конских копыт за дверями заглушил этот шум недовольства. Дверь распахнулась, и с лошади, остановившейся прямо в проеме, сошел Первый Маг. Вернее не сошел, а прямо упал, и только узда помогла ему удержаться на ногах.