Дмитрий Щербинин - Облака

Катя молчала, она, вообще поклялась не говорить ничего, - тем, может, выгадать время для Пети и Машеньки.

Чердак пугал "стража порядка", ему все мерещилось, что из-за угла бросятся на него преступники, оценил уже, что здесь можно спрятать целый боевой арсенал и за руку поволок Катю обратно, к люку:

- Пошли, пошли! И не вздумай рыпаться!... Сейчас в отделении, все, как миленькая выложишь...

* * *

И вот Томас и Джой остались в квартире, где проживала, совсем захворавшая, с уходом внука, бабушка и дед, который, пил уже не переставая...

Бабушка почти все время лежала на кровати, кашляла страшным, разрывающим, сухим кашлем, плакала. Томас забирался к ней на живот, свернувшись там клубком, мурлыкал, и тогда бабушке становилось немного полегче... Все же болезнь, отверженность ее от людей, скотское состояние уж потерявшего человеческий рассудок - все это медленно брало вверх. С каждым днем все труднее ей было подняться с кровати, пройти к холодильнику - отдать Томасу и Джою последнее из того немного, что оставалось в холодильнике.

Шли эти страшные дни и ночи. Возвращался пьяный дед, валился в кресло весь грязный, жалкий - рыскал остекленевшими, безумными глазами по комнате, бормотал какое-то бессвязное безумие.

Этот рыжий песик и серенький котенок, сначала держались поодаль - не сошлись характерами.

Томас, словно бы и не замечая раздражения, которое вызывал своим бурным нравом у серьезного и сдержанного Джоя, все пытался познакомиться с ним поближе, поиграть. Он крутился возле, прыгал через него, а в ответ получал весьма недвусмысленное рычанье...

Но все ж они сдружились. Этими страшными вечерами, когда бабушка наполняла болезненный, жаркий воздух кашлем, а дед, хрипел обезумевшим голосом что-то на своем кресле.

В эти вечера и пес, и котенок убегали в соседнюю комнату, прятались там под пустующей Диминой кроватью, да и лежали там друг против друга. Как известно, кошки и собаки видят в темноте так же хорошо, как и при свете. Вот Джой и отворачивался поначалу от котенка - положив голову на передние лапы с угрюмым видом прислушивался к тем звукам, которые доносились из соседней комнаты.

А Томас постоянно пытался его развеселить - бил лапкой по уху, или же играл с пушистым, рыжим хвостом. Постепенно Джой привык к этому веселому, теплому комочку, который так часто, да так нежно начинал мурлыкать - понял, что он, в общем-то, хоть и легкомысленный, но все ж неплохой парень.

Джой несколько раз обнюхал Томаса и шумно повел ноздрей, что, по его мнению, выражало:

- Ладно уж, станем приятелями.

Невыносимо становилось пребывание в квартире - есть было нечего - болезнь все накалялась - старик пьянствовал, а есть было нечего.

И котенок с собачкой, глядя друг другу в глаза, решили действовать бежать из квартиры, найти пропавшего Диму, где бы он ни был...

Пропал где-то дед: он просто не пришел в один вечер, а бабушка, прибывала в таком состоянии, что могла только плакать, да шептать, шептать, шептать моля у неба о внуке своем...

На улице, уже несколько дней, как зарядил дождь, - отчаянными барабанящими порывами налетал на стекло, стучал у приоткрытой двери на балкон.

Джой, чувствуя нависшую над старой хозяйкой смерть, завыл; а Томас уселся в изголовье ее кровати, прижался пушистой щечкой к раскаленному лбу. От прикосновения этого, от прокравшегося сквозь дождь урчания, бабушке немного полегчала, и она смогла вымолвить:

- Миленькие вы мои, подойдите сюда... Ох, послушайте, что я вам скажу... Вы... - она задыхалась, слова вырывались из нее отрывисто, словно разодранные облака. - Вы уходите теперь отсюда, вы Димочку найдите - там и вы ему в радость будете, да и он вам поможет... Все, - оставьте теперь меня...

Она закрыла глаза и не кашляла больше - отрывистое дыхание ее становилось все более спокойным, все более тихим.

Джой хотел было залаять, отогнать то незримое, что просочившись через стены, обвивало старушку. Но тут он почувствовал, что - это никаким лаем не отгонишь, и не стоит разрывать пустой брехней мрачной величавости этого мгновенья...

Потому песик, не смея пошевелиться, замер, да и просидел так до того мгновенья, пока незримое не отхлынуло, а бабушка осталась бездыханной - вот тогда он завыл - пронзительно, завыл, вспоминая непостижимую людьми, тоску далеких своих предков - волков.

А Томас уже пробежал к приоткрытой двери на балкон, и нетерпеливо забил там хвостом - не понимал он этих нежностей, изливаний чувств. Котенок признавал только действие, а потому и считал, что его друг без толку теряет время.