Андрей Щупов - Бродяга

ю страдальческую мину.

Как-то совершенно случайно Евгений Захарович открыл для себя, что Толик умеет улыбаться -- улыбаться красиво, с оттенком застенчивости, удивительно по-детски. Словом, у соседа оказалась чудеснейшая из улыбок, но увы, появлялась она на свет чрезвычайно редко -- можно сказать, лишь по случаю самых искренних праздников. Евгений Захарович уже и не помнил, как давно сделал это открытие, но с тех самых пор частенько со смущением сознавал, что необычная тайна к чему-то его обязывает. Во всяком случае та первая улыбка, по всей вероятности, и сблизила их. Они стали поч

ти друзьями, и все же иногда ни с того ни с сего могучий Толик начинал смотреть на Евгения Захаровича как-то пришибленно, становясь похожим на одинокую забитую дворнягу. Такие легко поджимают хвост, но столь же легко отзываются на первый дружелюбный свист. Все, что требовалось от Евгения Захаровича, это сложить губы трубочкой и призывно свистнуть. Толик тотчас откликался улыбкой. И, улыбаясь, он немедленно преображался в милейшего толстяка -- в этакого Портоса без шпаги, бесконечно влюбленного в весь окружающий мир. Студенистое лицо его разглаживалось, на

щеках возникали обаятельные ямочки, а из глазных щелочек лучилось доверчивое тепло. Самое чудовищное заключалось в том, что, искренне любивший улыбаться, Толик практически не улыбался. Может быть, оттого, что никто из людей не догадывался об этом его таланте.

А в общем был Толик женат и с боязливостью избегал общепринятых пороков. Тем не менее чуть ли не ежемесячно он вынужден был менять место работы. Слишком уж медленно и обстоятельно брался он за всякое новое дело. У начальства попросту лопалось терпение, -- на Толика начинали кричать, над Толиком начинали подтрунивать, над ним откровенно издевались. В конце концов несостоявшегося Портоса с треском увольняли, и Толик не пытался ни спорить, ни защищаться. Жизнь являлась для него переполненным транспортом, в котором всегда и всем он вынужден был только уступат

ь, и потому вся его дорога превращалась в терпеливое выслушивание чужих замечаний, в вечное пересаживание с места на место. В дни временных безработиц он просиживал на скамейке целыми днями, радушно следя за снующими людьми, любуясь воробьями или читая затрепанного до дыр Платонова -- единственное, что имелось у него из книг, и единственное, от чего он получал мучительное удовольствие.

Евгений Захарович знал, что дома Толика пилит супруга -- остроносая женщина с неестественно длинным станом и худыми ногами. Знал, что эта самая женщина регулярно изменяет своему исполину, даже подозревал с кем, хотя и чуточку сомневался. По-видимому, о чем-то таком догадывался и сам Толик, потому что уголки его губ временами опускались ниже обычного, а тусклые глазки окончательно скрывались в печальной амбразурной глубине.

Уже не раз под пасмурное настроение Евгений Захарович приглашал его к себе на бутылочку, и никогда еще Толик не отказывался. Он приходил точно в указанное время с нехитрой закуской в карманах и с молчаливым упрямством на протяжении всей вечеринки цедил из стакана жиденький чай. Толик боялся спиртного, как огня. Он объяснял, что если выпьет даже самую малость, то обязательно сотворит что-нибудь страшное. Евгений Захарович склонен был этому верить. При желании Толик в самом деле мог натворить бед. Он обладал чудовищной силой и с грустью рассказывал, как в молодости частенько носил свою остроносую жену на вытянутой ладони. Его и сейчас эксплуатировали все, кому не лень, и уже не однажды, возвращаясь с работы, Евгений Захарович наблюдал, как с сопением Толик заносит по лестницам мертвенно-бледные холодильники, скрипучие шкафы и телевизоры. В такие минуты Евгений Захарович приходил в крайнее раздражение, легко забывая, что и сам частенько прибегает к хозяйственным услугам Толика. Впрочем, если бы такие мысли и забрели ему в голову, он без стеснения оправдал бы себя особым положением "друга", ибо знакомые -- это только знакомые, а друзья -- это всегда друзья. И, стискивая кулаки, Евгений Захарович с негодованием бросался на людей, заставляя выплачивать Толику законный заработок грузчика, а самого Толика ставить чертовы шкафы, телевизоры и холодильники на землю до окончания финансовых переговоров. Подобные вмешательства в чужие дела Евгений Захарович также ставил себе в заслугу. Потому что по-прежнему сомневался, а был ли он в действительности другом Толика?.. Лишь на войне все ясно и двухцветно, мирное время все запутывает до крайности. Однако в минуты, когда на его глазах чужая утварь перекочевывала из грузовиков на верхние этажи, а сам он, ругаясь, отстаивал права доверчивого соседа, Евгений Захарович по-настоящему начинал верить, что да, был он Толику и другом и верным товарищем...