Андрей Щупов: Эта странная игра

АНДРЕЙ ЩУПОВ

ЭТА СТРАННАЯ ИГРА

"Хвала подвигам, хотя иные из

них слишком дорого обходятся

человечеству!"

Раймондус Порг

Порция сладкого воздуха вошла в легкие, разом прояснив сознание, и где-то над ухом детский ксилофон повторно отбил бодрящую мелодию. Шумно вздохнув, Георгий открыл глаза и улыбнулся. Яркому небу, вернувшейся жизни и обнявшему тело теплу. Ощущение было таким, словно он очнулся в детской колыбели. Мир казался прозрачным и чистым. Глаза, уши, все органы чувств воспринимали окружающее с остротой новорожденного. И лишь мгновением позже в памяти высветилось все, что с ним произошло...

На него напали у каких-то гаражей, когда он был под хмельком, с трудом отличая тени качающихся деревьев от шагающих людей. Что-то он им такое сказал - тем случайным прохожим. Скорее всего какую-нибудь глупость. Но наверняка не задирался. Он никогда не был злым в пьяном виде. Наоборот мог обнять, признаться в любви и дружбе, подарить нечаянную пустяковину. Однако припозднившиеся молодчики в поводе не нуждались. Не колеблясь, они пошли на сближение.

Первый слепящий удар изумил его, ничуть не изменив внутреннего благостного настроя. Даже пытаясь подняться с четверенек, Георгий все еще полагал, что вышло недоразумение. Не его ударили, а сам он неловко споткнулся и упал. Он даже руку им протянул - думал, что помогут встать. И тут их точно прорвало, удары посыпались один за другим. В голове загудело, словно в тревожном колоколе. Мозг уподобился огромному, перепаханному окопами полю, и на поле это густо и беспрерывно сыпались бомбы. Вспышки заглушались собственным хрипом, осколки дробно били по стенкам черепа, а он все никак не мог потерять сознание. Не чувствовал ни боли, ни обиды. Растворенный в крови алкоголь работал лучше всякой анестезии.

Потом кто-то из них сказал: "Не здесь." И лежащего поволокли, ударами каблуков пытаясь заставить идти самостоятельно. Но на это он уже был не способен. Хлюпая разбитым ртом, Георгий воспринимал мир как хаос бликующих кадров, как скрежет изнемогающего оркестра. Полушария перетирались каменными жерновами, и, прилипнув к гигантским шестеренкам, он проваливался глубже и глубже - в какие-то душные подвалы, в пазухи торфяных пожарищ, где не было уже ни кислорода, ни влаги, ничего.

Наверное, там в снегу он бы и замерз, если бы не пара припозднившихся мужичков, забежавших помочиться в сугробы. Они на него и наткнулись, а, сообразив, что дело пахнет керосином, не поленились вызвать скорую. Машина приехала быстро - уже минут через десять. Сильные руки перетащили Георгия на носилки, и почти тотчас под лопатками заработал разгоняющийся двигатель. Впрочем, можно было уже не спешить, сердце без того отщелкивало последние гулкие секунды. Георгий умер в ту минуту, когда на каталке его повезли по тусклому больничному коридору. Умер среди людей, под чистой простынкой, что представлялось более пристойным, нежели коченеть за гаражами, на заплеванной земле. Все произошло в какие-нибудь полминуты и абсолютно безболезненно. Коридор послушно обратился в тоннель, движение ускорилось, и словно в кабине самолета Георгия понесло наискосок и ввысь. Именно тогда совершенно не к месту заиграла эта странная музыка. Детский серебряный ксилофон. По мелодии - что-то китайское или корейское. Впрочем, в этом он никогда не разбирался. Так или иначе, но музыка показалась ему чарующей, а переход вполне переносимым. И подумалось, что зря, наверное, пугают людей смертью. На поверку страшного в ней ничего не оказалось. Почти ничего...

***

Немилосердно палило сверху, жаром обдавало снизу. Гладкий бетон прожигал подошву армейской обувки, словно шоколадную фольгу, заставляя время от времени приплясывать, передвигаясь несуразным детским прискоком. Смешная штука! Сорокалетний мужик вынужден вприпрыжку перемещаться от стены к стене. Правда, некого ему было тут стесняться. Некого и нечего. Один на весь город, один на весь белый свет. Не считая врагов, конечно.

Присев в тени здания, Георгий чертыхнулся. Наверное, в сотый раз за сегодняшний день. Ох, верно, икалось рогатому! А сколько чертыхался он вчера и позавчера! Правильно говорят: скверное это занятие - чертыхаться. Все равно что кликушничать. Потому как зверь на копытцах - он ведь все время рядышком. Сидит и ждет, когда позовут. А мы и зовем. Ежечасно и ежеминутно. А после удивляемся сваливающимся отовсюду напастям.