Андрей Щупов - Вертолёт

- Что ты собираешься делать?

- Не беспокойся. Целить буду исключительно по прыщам. Они же нас потом и поблагодарят.

Сергей действовал быстро, словно каждое свое движение продумал заранее. Визор с рисками поймал цель, и в ту же секунду оператор заставил заговорить пулеметы.

- Ограничимся небольшой порцией!..

Оглушающе взвыв, солдат потянулся ладонями к лицу, на котором каплями там и сям выступила кровь.

- Два десятка попаданий, командир! Как-нибудь переживет.

- Теперь они вовсе заведутся.

- Так мы и станем этого дожидаться. Разворачивай машину!

Константин послушался. Теперь перед ними вновь было огромное окно.

- Вот и проверим, чего стоят наши лилипутские пульки, - Сергей вновь нажал на клавишу. Сдвоенный светящийся пунктир вонзился в стекло. Пули крошили его, местами пробивали насквозь, но эффект был явно недостаточен.

- Придется задействовать пушку.

Подвешенная на турельной установке трехствольная двадцатимиллиметровая пушка присоединила свою огневую мощь к пулеметам. Сеть трещин побежала по дрогнувшему окну. Стеклянная стена с грохотом начала осыпаться.

- А! Что я тебе говорил! - Сергей ликовал.

- Не забудь, под нами на лестнице Чибрин.

- Само собой! Расчистим тоннель пошире...

Хор громоподобных голосов позади смолк. Ошарашенные солдаты в молчании наблюдали за происходящим.

- Помаши ручкой дядям! - Сергей ухмыльнулся.

Теперь наступил черед поработать Константину. Вертолет, взбодренный близостью свободы, покачнулся и, склонив лобастую голову, ловко нырнул в проделанную брешь. Небольшой вираж над плацем, и по крутой дуге они полетели в утреннее небо, огибая верхушки стриженных тополей и тонкий шпиль мачты с красным вымпелом.

- Сходи, взгляни, как там у капитана, - Константин кивнул за спину.

Сергей послушно стянул с головы наушники, расстегнув ремни безопасности, поднялся с операторского кресла.

- Если что, свистни, командир.

- Свистну, не беспокойся.

Нынешние их сутки насчитывали от сорока до пятидесяти часов - такой неприятный вывод сделал Константин. Организм, привыкший к двадцати четырем часам, шел вразнос, люди начинали чувствовать себя более скверно. Так или иначе, но что-то было не то и что-то было не так.

- Мозг! - предположил оператор. - Все из-за этих суетных полушарий. У животных нет того обилия впечатлений, оттого и счет времени иной.

- Очень может быть, - лениво ответствовал Чибрин. - То-то у детишек день тянется и тянется...

- Откуда ты про них знаешь? Про детей-то?

- Чего мне знать? Я себя помню. Бывало, во все игры переиграешь и подерешься раз пять или шесть, а вечер по-прежнему далеко. Зеваешь, мать за подол дергаешь, чтоб, значит, придумала какое-нибудь занятие.

- Я, к примеру, не дергал.

- А что ты делал?

- Как что? В футбол гонял.

- Что день-деньской - один футбол?

- И очень даже запросто! Это ж такой азарт, дурень! Можно б было, наверное, и ночью бы мяч гоняли...

Они лежали на крыше под полуденным солнцем и тщетно пытались уснуть. Память и мозг, обессиленные отсутствием сна, - уже не память и не мозг, а только жалкие их подобия, качающиеся тени, доверять которым следует с большой осторожностью. Тот же самый майор попробовал рассчитать новый график сна и бодрствования, но и по графику ничего не выходило.

- Может, Вань, снова почитаешь? - предложил капитан. Южин послушно сел, раскрыл на коленях книгу.

- Откуда начинать?

- А где закончил, оттуда и продолжай. Все одно - ничего не запомнили.

- Зачем же читать тогда?

- Может разморит...

Южин фыркнул, но читать все же не отказался.

- Ладно, побежим отсюда... "Фрейд не зря называл религию иллюзией. Вероятно, это справедливо, но даже в таком случае утверждение не решает изначальной проблемы. Фантом ли, истина - никто не в состоянии доказать, что именно движет человеком, что управляет миром. Люди не знают смысла жизни, и впору заявить, что искомого нет, что горизонт остается горизонтом, сколько к нему не иди. Но если так, стало быть, нет и какого-либо смысла в вере. Единственная ее суть - помощь, единственная форма - соломинка тонущим"...

- Я тоже раз тонущего одного вытянул, - вспомнил Матвей. - Думал, вытащу - отблагодарит. Хрен там. Отошел в кустики - вроде как отжаться - и смылся. Все они, тонущие, - с хитрецой...

- "Укрепление слабых, отчаявшихся - вот функция веры, - продолжал Южин, - и противопоставление религии науке - архинелепо"...

- Это, часом, не Ленин написал?

- Нет... - Южин кашлянул. - "Ибо... Ибо корень религии кроется отнюдь не в отторжении физики мира, а в потребности ощущать сколь-нибудь надежную опору под ногами. Вера - наиболее доступное средство для обретения таковой. И отход от религии осуществится не с техническим прогрессом, а с прогрессом духа, который не искоренит веру, а лишь изменит ее формы, ее внешнюю подачу. Технический прогресс - помеха религии лишь на узком временном этапе. Наука не излечивает человеческие комплексы, она лишь приближается к ним на расстояние вытянутой руки, в бессилии замирая. На иное она и не способна, так как главный ее стимул - туманный рубикон материального благополучия. Но слаще сахара и солонее соли людям, как они не мудрят, никогда не потребуется. Рост человека - в ином, и по мере приближения к материальному благополучию наукой будет заниматься все более единичное число энтузиастов. Надежда на сытость СЕЙЧАС - основной рычаг науки. По достижении же сытости человечество окунется в вакуум, а вот тогда начнется усиленный поиск новых верований, возврат к старым"...