Андрэ НОРТОН - ЗДЕСЬ ОБИТАЮТ ЧУДОВИЩА

Что будет с теми, кто подчинился зову? Ник этого не знал, но был уверен, что они не вернутся освободить или прикончить своего пленника. Еще не совсем придя в себя после пытки, которой подвергся его слух, Ник тем не менее начал понимать, что по-прежнему крепко привязан к дереву.

В свете костров ярко блестели брошенные кинжалы – но были для него так же недосягаемы, как если бы находились в его родном мире.

Тут сверху донесся какой-то звук, и Ник задрал голову, пытаясь увидеть, что там такое. Уж не летающее ли чудовище?

Что– то лишь мелькнуло перед глазами, но Ник был уверен, что не ошибся. В том направлении, куда ушли бродяги, пронеслась летающая тарелка.

Не для того ли предназначался этот зов, чтобы скрывающиеся в зарослях покинули свое убежище и вышли на открытое пространство, где их легко переловить?

Те чудища – бродяги, похоже, могли их опознать, Ник вспомнил, что монах называл имя существа с совиной головой, – какое они имеют отношение к летающим тарелкам? Впрочем, их могли использовать, чтобы обезоружить и сломить намеченные жертвы.

Но если охотники захватят бродяг, то узнают о Нике! Возможно, уже знают и полагают, что Ник никуда не денется. Бежать отсюда, во что бы то ни стало бежать! В эту минуту летающие охотники казались страшнее любого из чудовищ, которых Ник видел сегодня на поляне, – чудовища могут быть иллюзиями, а тарелки уж точно настоящие.

Бежать, но каким образом? Кинжалы… У него не больше шансов до них дотянуться, чем позвать на помощь Страуда, Крокера или викария. Или встретиться с Герольдом.

Герольд!

Ник сосредоточился, вспоминая, каким увидел Герольда, выбравшись из пещеры, ясно представил себе его сверкающий камзол. Страх понемногу улегся. Волны зла, нахлынувшие с темнотой, рассеялись, и Ник почувствовал на влажном от пота лице свежее, ароматное дыхание леса.

Да, но летающая тарелка! Освободиться прежде, чем ее экипаж окажется здесь! Ник был слишком измучен, чтобы бороться с путами, которые затягивались все туже при каждом движении, руки и ноги стали пугающе бесчувственными.

Герольд… Вместо того, чтобы думать, как спастись, Ник продолжал вспоминать – и Авалон стоял перед его внутренним взором.

– Авалон!

Что побудило его произнести это имя? Лошадь вздернула голову, заржала, и ей отозвался мул. Животные перестали щипать траву и стояли, глядя на дерево, к которому был привязан Ник.

Затем появился он!

Еще один призрак? Если так, то выглядел он чрезвычайно реально.

– Авалон? – Ник произнес это как вопрос. Захочет ли Герольд его спасти? Или оставит на милость летающих охотников, раз Ник не принял его предложение?

– Я Авалон, – услышал он в ответ.

– Вы можете… вы меня освободите? – Ник перешел сразу к делу. Пусть Герольд скажет «да» или «нет», и покончим с этим.

– Каждый должен освободить себя сам. Свобода возможна для всех, но ты должен сделать выбор сам.

– Но… я не могу пошевелиться… даже чтобы взять это ваше бесценное яблоко, если захочу!

Как и прежде, лицо Герольда ничего не выражало; вокруг него разливалось сияние.

– Существует три вида свободы. – Авалон не извлек яблоко. – Есть свобода тела, есть свобода мысли, и есть свобода духа. Дабы стать воистину свободным, человек должен обрести все три…

У Ника в душе закипел гнев. Сейчас время – его злейший враг, и он вовсе не желал тратить его на философские споры.

– Мне от этого не легче.

– Свобода – в тебе самом, – отвечал Авалон, – равно как и во всех живых существах…

Он чуть повернулся и перевел невозмутимый взгляд с Ника на лошадь и мула. За время, что он на них смотрел, Ник успел несколько раз вздохнуть.

Затем животные замотали головами с такой энергией, которую до сих пор эти заморенные существа ни разу не проявляли.

Они подошли к зарослям кустарника, сунули глубоко в листву морды и принялись с какой-то явно разумной целью поворачивать головы и выгибать шеи. Веревки с кусочками металла, которые латники намотали им на шеи, зацепились за ветки. Затем каждый из них наклонил голову, дернулся назад – веревки соскользнули и остались висеть на кустах.

Освобожденные лошадь и мул тотчас же подошли к Герольду и склонили перед ним головы. Он протянул руку к сбруям, но не коснулся – упряжи упали на землю, освободив животных от всего, чем их опутал человек.

Однако они по-прежнему стояли и глядели на Герольда, а он на них – словно вели безмолвную беседу. Потом лошадь негромко заржала, мул заревел.