Роберт Шекли - Завещание Джеффри

— Человек? — произнеся.

Странная голова энергично закачалась.

— Человек, — повторило существо, вновь указывая на себя.

Я размышлял. «Человек» было именем или данной особи, или народа, к которому она принадлежала. Посчитав второе более вероятным, я указал на себя:

— Фуили.

— Фьюли? — Существо сделало шаг вперед.

— Фуили, — сказал я и шагнул навстречу.

— Человек. Барри.

Я был в затруднительном положении. Хотя изменившееся внутреннее состояние позволяло мне смириться с фактом существования этого «человека», я не мог примириться с тем, что инициатива исходила не от меня. Происходящее казалось мне иллюзией, вызванной моим замешательством. Тем не менее если общение между нами в принципе возможно, я обязан был выяснить, как далеко заведет нас этот странный разговор.

Оно добавило слово «Барри» к слову «человек». В свою очередь я сказал:

— Фуили. Джефапроникитафреказанзис.

Как объяснял впоследствии Барри Дивана, череда взрывных согласных прозвучала не как информация, а скорее как угроза. Поэтому Дивани отошел назад и приготовился поспешно подняться. Это недоразумение приобрело сомнительную славу первого из великого множества преследовавших наши отношения недоразумений.

Я, конечно, не понимал причины нервного поведения человека, но этого, впрочем, и не требовалось. Безусловно, мое появление внесло неожиданный разлад в его картину мира, точно так же, как само наличие этого существа — в мою. И все же основной вопрос оставался нерешенным. Как объяснить эту новую реальность тем, кто меня сюда послал? Чем больше я думал, тем больше начинал подозревать, что, по крайней мере в данном конкретном случае, общение с людьми пойдет значительно легче, чем с моими собственными собратьями.

Я вызвал Первого.

— Нахожусь у места посадки, — доложил я. — Существа на борту корабля не из числа фуили.

Ответа не последовало. Либо мое сообщение было просто записано, либо же Первый усомнился в моей психической полноценности.

Человек по имени Барри неохотно отошел от лестницы, когда вниз спустился его товарищ; третий член экипажа оставался внутри аппарата. Человек-Барри обратился с длинным монологом к спустившемуся. Отрывистая речь действовала на меня раздражающе, и я уменьшил громкость приема. Наконец вновь прибывший повернулся, указал на себя и голосом более высоким и менее неприятным произнес:

— Кэтрин.

— Джефапроникитафреказанзис, — повторил я.

На этот раз, по-моему, они поняли. Оба двинулись ко мне и на полпути остановились. «Джефапрони…» — начал тот, кого звали Кэтрин. И запнулся. (Похоже, консонанты давались им с трудом.) А потом продолжил ликующе:

— Знаю! Я буду звать тебя Джеффри!

Я хотел рассердиться. Обращение каким бы то ни было уменьшительным именем — тяжкое оскорбление, караемое судом и последующей компенсацией. Но вряд ли можно винить людей за ограниченность развития органов речи; они скорее достойны жалости, нежели осуждения.

Ограниченность…

Тогда-то и возник зародыш идеи.

Джеффри пришел к представлению о людях как о «разумных животных» в такой же степени для защиты своих соотечественников от катастрофического шока, как и для того, чтобы иметь повод привести двух из трех прилетевших странных созданий на Станцию фуили. Гордость заставляет меня признать, что это начало не назовешь удачным с точки зрения нас, людей; но очевидно, что у Джеффри выбора практически не было. То, что он выжил после потрясения, еще не гарантировало благополучного исхода для его народа в целом. Слишком глубоко коренилась вера в уникальность фуили; ее не воспитывали — ее наследовали как органическую часть психики. Представьте извращенность мышления, которое допускает существование животных, строящих космические корабли, и, возможно, вам будет легче оценить глубину этой веры. К счастью, новое поколение фуили уже не страшится признать людей друзьями. В этом смысле Джеффри, безусловно, опередил свое время.

Через три дня Барри и Кэтрин полетели со мной на Станцию, человек по имени Курт остался на корабле. Как было условлено, нас ждал пустой наземный экипаж, и я сразу же отвез гостей к отведенному им зданию. На людей произвели впечатление размеры Станции, ее солидность. Они недоумевали, что не обнаружили ничего с орбиты. Я указал на мерцающую дымку, полусферой нависшую над Станцией.

— Песок обволакивает защитное поле, — объяснил я на их языке. — Смягчает очертания. Сверху незаметно.