Киони Сэндзё - Последнее лето в Ильзенге

- Аллан! - воскликнул один из апостолов, отрываясь от тихой задушевной беседы с Алексом.

- Черт возьми! - обрадовался Казимир. - Аллан Даррэт, собственной персоной!

Вошедший улыбнулся в ответ и пристроил на пол себе под ноги большую спортивную сумку.

- Приветствую всех собравшихся - особое почтение имениннику. Я мог бы приехать раньше, но внеочередное собрание меня задержало. И, честно говоря... я начал думать, что никогда не найду вас в этой глуши.

- Мы рады видеть тебя, Аллан, - сказал мейстер, приближаясь и протягивая новичку руку в перчатке. - Что собрание?

- Хм... - приезжий вампир нахмурился. - Они обсуждали вопросы, касающиеся тебя.

- Опять о моем сыне? - тихо спросил Эрнё. Что-то в его тоне заставило Отона непроизвольно съежиться и втянуть голову в плечи.

- Нет, слава богу, им наскучила эта тема, - рассмеялся Аллан. - Но снова всплыла та старая история с гибелью твоего создателя...

- А! - пьяно и громко подхватил Глигор с другого конца комнаты. - Ведь кости так и не нашли, я полагаю?

От мейстера полыхнуло ощутимым жаром застарелого гнева:

- Я своими руками выкопал его останки и поместил их в более безопасное место! Это единственное, что я мог сделать для него после истории с поединком.

- Я понимаю, - голос одноглазого смягчился, - но им кажется подозрительным твой отказ указать место погребения. Мне бы ты мог...

Его тираду прервал на середине резкий, отрывистый смех Эрнё.

- Чего стоит собрание, не способное отыскать кости древнего вампира?.. Возможно, следующий мессия наткнется на них - и довольно об этом! Давайте танцевать, - он отвернулся к фортепиано, а Отон успел заметить загадочную улыбку, промелькнувшую на губах у Филиппа.

Часом позже, когда Отон, сидя на крыльце, недоуменно катал на ладони сверкающий кукольный глаз, неизвестно как попавший в карман его джинсов, он услышал объяснение всему, чему был свидетелем.

- Не хотите прогуляться, Бендик? Кажется, я не досказал вам историю Ильзенге...

Глаза и волосы мейстера блестели, словно в их состав входили хрусталь и амальгама, в то время как весь он казался сотканным из теплого тумана.

- Не стойте столбом! - нетерпеливо велел Эрнё. - Я во власти музыки, но скоро она умолкнет. Вперед!

Гравий захрустел у Отона под ногами, иллюминация, побледневшая с приближением рассвета и потерявшая часть своего очарования, обвела область их прогулки заколдованным кругом, и юноше показалось, что он уловил мелодию, о которой сказал его бессмертный спутник...

Sub rosa.

- ...Итак, - непринужденно повествовал Эрнё, - в то время как в Венгрии старый вице-ишпан сражался с судьбой и цветами, упорно не желавшими подчиняться воинской дисциплине, я находился в Великобритании. Однажды моя тяга к музыке привела к странным последствиям. Я встретил в Лондоне вампира, который величал свой город не иначе как Лугдунум; Вену он по старинке называл Виндобоной и утверждал, что еще в бытность ее римским укрепленным лагерем там показывали могилу самубийцы-Пилата. Как-то вечером накануне Троицы он явился ко мне домой и велел собираться в дорогу. Мы долго плутали по окольным путям, и на все мои вопросы и протесты он, усмехаясь, говорил, что хочет показать одно место, которое мне, несомненно, понравится. Так мы достигли развалин римского амфитеатра - надо заметить, что, сделавшись кровопийцей при Нероне, Гай бежал до самых окраин тогдашней империи и обосновался в Англии, которую считал своей вотчиной, и знал эту землю как никто другой. Пока местные жители воевали, а затем скрещивались с пришельцами, он вольно кочевал с юга на север страны, изучая ее туманные ландшафты и дополняя знания, почерпнутые из античных авторов, своими.

Была середина ночи; после сильной тряски и приличной кровопотери перед моими глазами все представало в каком-то смазанном виде. Он собственноручно вытащил меня из экипажа и отвел в центр арены, велев спеть любую известную мне арию. Я стоял в растерянности, однако после недолгих препирательств подчинился. При встречах с Гаем мне обычно очень хотелось сбежать, но он всегда был начеку, а я не знал, что последует за моей попыткой, подозревая все же, что вряд ли добьюсь снисхождения. Итак, я приступил к демонстрации вокала, Гай же, присев на втором ряду амфитеатра, не спускал с меня глаз. И когда через некоторое время мне почудилось, что остальные места заполняются живыми существами, я сделал вид, будто не происходит ничего необычного. Мало того - я увлекся и водушевленно балансировал на грани между возможным и невозможным. Я импровизировал, позволяя себе рискованные эксперименты с мелодией и смыслом, и задыхался от переполнявшего меня чувства блаженства. Боже, как я был молод тогда!