разные - Журнал ''ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ''. Сборник фантастики 1970-1971

Недели две тому назад он пришел в лабораторию, сбросил молча свою экзотическую куртку, напялил непомерно большой белый халат и, став в позу чтеца-декламатора, произнес:

— Один арабский физик двенадцатого века писал: «Мы знаем, что магнит любит железо, но мы не знаем, любит ли железо магнит, или оно притягивается к нему вопреки желанию. Как досадно, что мы не можем ответить на этот вопрос!»

Крохотный сутуловатый аспирант Коля Спирин, не отрываясь от окуляра микроскопа, сказал:

— Типичный образчик антропоморфического мышления. Наши предки кое-что знали о поведении людей и приписывали менее изученной природе свойства живых. Кстати, Кучеренко, доброе утро.

Владимир уселся на высокую табуретку возле лабораторного стола, развернул рабочую тетрадь и углубился в чтение каких-то записей. Прошло не менее пятнадцати минут, пока он не заговорил снова.

— Кстати, по-французски магнит называется raiment, что в буквальном переводе означает «любящий». Любопытное совпадение, правда?

Я и Спирин переглянулись, но ничего не сказали.

Второй раз Кучеренко напомнил нам о магнетизме совсем другим способом. Это было тоже утром, и он опять не поздоровался, а положил передо мной раскрытый английский журнал. На белоснежной глянцевитой бумаге были напечатаны фотографии. Белая коробочка с отверстием, из которого выползают муравьи. Фотографий было несколько, вроде как кадры на киноленте. Вот показалась головка муравья. Вот он выполз. За ним — второй, третий, десятый. Наконец — множество муравьев поползли кто куда. И вдруг… Под стекло, по которому ползли муравьи, положили лист белой бумаги, на которой железные опилки распределились вдоль магнитных силовых линий.

— Гады, ползут по магнитному полю, как по дорожкам. От южного полюса к северному…

Спирин долго рассматривал рисунки, а после прочитал статью.

— Да, ползут вдоль силовых линий, — сказал он и печально вздохнул.

И вот теперь, когда я стоял на платформе и ждал Кучеренко, я вспомнил высказывание арабского физика двенадцатого века и французское l’aiment.

Наконец показался и он в своей неизменной куртке, с двумя огромными авоськами в руках.

— Рванули, — весело улыбнулся он и с ходу потянул меня в изрядно переполненный вагон.

Мы покинули электричку на полупустынной платформе Чижи и углубились в молодой ельник. Я сразу почувствовал, что Кучеренко дорогу знает и что он не раз ходил по этому пути. Иногда тропинка исчезала, и он храбро бросался на ряды елок и шел напролом, не оглядываясь по сторонам.

— По-моему, этот парень, Колька Спирин, просто надувной крокодил. — Владимир разогрел банку тушенки на костре и разломил батон.

— Почему ты так думаешь? — спросил я.

— Сегодня утром я его пощекотал по поводу природы подсознательного. Он понес такую ахинею, просто жуть. Не понимаю, зачем его взял Валерий Степанович в нашу группу.

— Он биохимик. А сейчас без биохимии не разберешься в мозгах.

Кучеренко отошел в сторону, ощупью собрал хворост и подбросил его в костер. Его голос звучал издалека.

— На месте Валерия Степановича я бы взял лучше электронщика или ядерщика.

— Ты думаешь, дело спрятано на том уровне?

— Уверен.

Он подошел ко мне, сел рядом на сырую траву и стал смотреть в черное небо, густо усыпанное звездами. Была ранняя осень, и небо то и дело прорезали оранжевые метеорные следы, которые исходили из таинственного космического центра прямо над головой. Внизу ручей набегал на небольшой голыш, и там вода побулькивала и повизгивала, а сзади, в ольхе, иногда вскрикивали птицы, потревоженные своими птичьими снами.

— Например, — нарушил тишину Володя, — я могу с уверенностью предсказать, что в ближайшие сорок секунд метеорит в атмосферу не врежется. Откуда я это знаю?

Он начал считать вслух, и действительно, он досчитал до шестидесяти, а небо оставалось спокойным.

— Опыт. Ты наблюдал за небом, а твое подсознательное обобщило эти наблюдения. Отсюда у тебя и появилась способность делать такие выдающиеся предсказания.