- Принципиальной разницы между каменным топором и первобытной ракетой на радиоактивном топливе нет; то и другое доступно при зародышевых знаниях о строении мира...
Он сделал попытку растолковать мне главнейшие достижения наук Земтера, говорил о хомороидах пространств, о вакуумклице и об их постоянной взаимосвязи с числом воплей в балансе израсходованной информации... От всей этой мешанины у меня закружилась голова.
- Видимо, вам не понять этого, - признал он. - Но проще объяснить вряд ли можно.
- И не пытайтесь - не надо! В конце концов, какое мне дело до их наук - я и своих-то не знал.
Эта мысль родилась внезапно.
- Я, может быть, и поверю вам, что это не сон и что я нахожусь на другой планете, если побываю на поверхности - увижу небо.
"Уж собственное-то солнце и звезды узнаю", - подумал я.
Мы пробирались полутемными штреками. Кристаллы слюды вспыхивали на изломе пластов породы, прорезанной тоннелем.
Итгол прекрасно ориентировался в подземелье. Вскоре мы достигли подъемной камеры. Они есть в каждом жилом секторе, объяснил мне Итгол. Мы вошли в лифт. Жилых этажей над нами оказалось множество. Гулкие полости шахтных дворов стремительно проносились вниз.
Поверхность Земтера выглядела пустынной и безжизненной. Красноватый мертвенный свет пробивался сквозь плотный заслон облаков или тумана. Когда туман прореживался, показывался огромный бордово-красный диск - наше солнце бывает таким лишь на закате. Поверхность-сплошной камень, гладкий, точно вылизанный. В кабину сквозь прозрачную оболочку врывался гул ветра. Я замечал песчинки, их несло вскользь поката стеклянного колпака и завихривало с подветренной стороны.
Температура снаружи около трехсот филей (минус восемьдесят по Цельсию). Как в Антарктиде. Атмосфера не ядовита, но сильно разрежена. Без маски выйти нельзя.
Вначале я попал в изоляционный тамбур - разлинованную и тоже прозрачную клетку. Внешняя оболочка колпака вместе с тамбуром начала медленно вращаться. Тамбур переместился на подветренную сторону. Я разгадал знаки, которые подавал Итгол: нужно нажать пластину, размеченную цветным пунктиром.
Холода не почувствовал - на мне был защитный костюм, Но я все же испытал радость человека, вышедшего на свободу, - вольная, не конденсированная атмосфера объяла мое тело, помещенное в скафандр. Но только на мгновение. Непроницаемый комбинезон изнутри наполнился воздухом, раздулся, как рыбий пузырь, наружное и внутреннее давление уравновесилось.
Я шагнул из кабины. Сквозь пухлую эластичную подошву ощутил жесткость камня. Под ногами была гранитная твердь, оглаженная ветрами. Я различил скупое мерцание и разноцветные отливы в глубине кристаллов, слагающих породу. Скудный гранитный покров Земтера - единственное, что напоминало Землю: точно так выглядят прибрежные скалы на севере.
Многопудовая тяжесть ветра обрушилась на меня. Страховочный трос напружинился. Внутри колпака, где остался Итгол, начала вращаться лебедка меня насильно потащило к спасительной пристани подъемного бункера.
Я взглянул вверх: в широком прогале меж облаков синело звездное небо. Подобного сияния нельзя было наблюдать с Земли - такой массы раскаленных звезд над нею не было.
Итак, я действительно нахожусь на другой планете. Судя по густоте звезд, по их яростному блеску даже при солнце, Земтер расположен намного ближе к центру галактики,
При моих скромных познаниях в астрономии нечего было и думать определить местоположение земтерского солнца.
Да если б я и умел ориентироваться в звездном пространстве, что мне это давало? Неразрешенным остался и вопрос: когда я живу? Действительно ли с того времени, когда грохот снежного обвала выключил мое сознание, протекли тысячелетия? Необъяснимое смутное чувство подсказывало мне, что число тридцать тысяч лет не такое уж и фантастическое - в самом деле позади моего теперешнего настоящего раскинулась пропасть веков. Все, что было прежде, - по одну сторону пропасти, нынешняя земтерская жизнь - по другую.
О своей былой жизни я старался забыть хотя бы до той поры, пока не выясню, есть ли у меня надежда возвратиться на Землю, пусть самая крошечная. Она придала бы мне силы. Нестерпимо сознавать, сколько пришлось пережить из-за меня ребятам, с каким отчаянием пытались они разрыть снежную лавину, в которой погребло меня. Но еще мучительней знать, что все это было в далеком-далеком прошлом: если я и вернусь на землю, то никого не застану. Зачем тогда возвращаться? Вместе с тем я сознавал, что никакого чувства времени, хотя бы и смутного, у меня не должно быть. Я не знал, как можно объяснить подобное свойство, будь оно на самом деле. И все же, вопреки логике, верил интуиции: время здесь совсем иное.
Читать дальше