Иннокентий Сергеев - Эпитафия для дурака

- Не понимаю, чего она от меня хочет! - И вы не понимаете? - Нет. - Вот и я тоже...

Она расхаживала по дому, отдавая распоряжения. - Да вынесите же кто-нибудь эти цветы!- вскрикнула она нервно.- На них уже смотреть нельзя, они меня пугают! Цветы исчезли. Она беспокойно оглядела стены. - А ты чего на меня уставился?- бросила она портрету мужа и тихо прошептала: "Как вы мне все надоели!"

Когда он, наконец, осмелился посмотреть на неё, он увидел наведённое на него дуло револьвера. Он вскочил с коленей и попятился. Она взвела курок. Его ноги подкосились, и он простёрся перед ней на полу. "Я ждала тебя три года",- услышал он её голос.- "И я сказала себе: "Если он придёт, я отдам ему себя". Но ты не пришёл. И я ждала ещё три года и сказала себе: "Если он придёт, я отдам ему всю свою жизнь и всё, что имею". Но ты снова не пришёл. И тогда я сказала себе: "Если он придёт, я застрелю его вот из этого револьвера". И вот ты пришёл. Посмотри на меня!" Он повиновался. - Выбирай,- сказала она.- Либо я позову мужа, либо пристрелю тебя на месте. Он на секунду задумался. - Зови мужа,- сказал он.

- Да нет! Она сказала: "Или я пристрелю тебя, или женись на мне". Он подумал и сказал: "Стреляй".

- Ни один мужчина так бы не поступил. - Да что вы понимаете в мужчинах! Вот я их понимаю.

- Ах, как я устала! Всё. Спать.

3

Это была интермедия, как на концерте, чтобы в туалет сходить, водички там попить, или ещё для чего... Никогда не мог понять, что там такого происходит во сне, что наутро всё уже по-другому! Вот мы и придумываем всякие правила, чтобы связать то, что было вчера, с тем, что предстоит сегодня,- хочешь-не хочешь, а предстоит, и не отвертишься,- придумываем себя, жизнь... вчерашний день... и ещё много чего. Не могу думать, когда пишу. Это всё равно что пить и одновременно мочиться. Я пробовал - не получается. Или это дело практики? А правила для того и существуют, чтобы не задумываться, так же как условности - для того, чтобы не раздумывать над тем, что такое жизнь, хорошо это или плохо, и вообще... а жить себе потихоньку. Вот я и придумал, чтобы, во-первых, сюжет был, ну не сюжет, так тайна, это, в конце концов, одно и то же, а во-вторых, написать что-нибудь романтическое. Или поэтическое, хотя в конечном итоге это совсем разные вещи. Романтизм - это как кокаин. А поэзия - это как музыка. Хотя иногда бывает, что одно поддерживает другое - все мы люди... как говорят гуманисты. Все мы гуманоиды. - - Ха-ха.

У меня как депрессия,- то есть тошнит от окружающего,- так прыгаю на одной ноге и хохочу во всё горло, а тошнит что ни день; так скоро танцором стану, может быть, даже знаменитым. А может, и не танцором, а вовсе даже плясуном. Ну плясуном, так плясуном! - - А что. Нам, скоморохам, голой ли задницы стыдиться? Э!.. Да что, в самом деле. Нет, ну правда.

Может быть, нужно было начинать с другого. Сразу никогда не знаешь, а как пойдёшь, так уж возвращаться обидно, с полдороги-то, а то просто лень. Говорят: "Лень-матушка вперёд нас родилась". Так? А не всё ли равно, откуда идти, если: а) всё равно не дойдёшь б) идёшь правильно в) все дураки д) с утра идёт дождь. Не поддавайся, охотник, соблазну собственной тени! - так они в эпосах пишут, а я что... Мне что диктуют, то и записываю. Разве я спрашиваю, кто это диктует? Там, в небесной канцелярии, лучше знают. Разве стал бы Веласкес, к примеру, экзаменовать тех, чьи портреты писал, на предмет катехизиса или... истории отечества. Разве он когда-нибудь говорил так: "Буду рисовать только хороших, а плохих не буду!" - - Да не говорил он так. Не всегда получается быть хорошим и при этом делать то, что тебе велят, даже если велят хорошие люди. Или не люди, а духи, или там... Но хорошие. Ведь иногда и расслышать толком не можешь!

- Кто командовал "поднять флаг"? Я спрашиваю, кто командовал? Ты?! Вот сам и поднимай! - - (аплодисменты с галёрки, дамы хихикают).

- - Успокойся, не над тобой.

Так что ж они всё пьют мою кровь, что ж они всё нюхают пыль... Я ли это был среди них, а теперь развязан лежу... - - Вот, уже как песня. Я лежу за дверью в углу, словно мандариновый цвет. А она командует: "Встать!"- только всё не мне, а гостям. Не допив бокалов, встают гости и идут танцевать. Я ли это слышу их смех, я ли это здесь на полу? Где же вы, мои небеса... звёзды... не она ль в вышине их зажгла от жизни своей... или это смех её губ, а в бокалах тёплая кровь... - - Сейчас заплачу.

Распахните мне дверь, и ветер напоит вас запахом утра и, пьяные, вы будете смеяться. Что это ты нам принёс, чем вздумал нас позабавить? И раскачиваясь в такт, будете хлопать в ладоши и кивать, и смеяться. - Ах, она опустилась прямо в траву, я видел это, я видел, я всё видел! Послушайте!.. Слышите? - Это шелестит кукуруза,- скажете вы.- Это ветер доносит шелест кукурузных побегов. - Да нет же! Я всё видел! Это шелест её платья. - Ах, она бедняжка,- сочувственно скажете вы, давясь от смеха.- Подумать только, прямо на землю... Откройте мне дверь! Я хочу уйти. Вы глупые, вы ничего не видели и не верите. Я принёс вам ветер и свежесть утра, а вы!.. Пусть вам будет стыдно, я уйду, и пусть вам будет стыдно. - А нам не бывает стыдно!- говорите вы и, смеясь, хлопаете в ладоши.- Нам не бывает стыдно. Пусть стыдятся те, кто опаздывает на завтрак. Вот, почитай в газете, пусть им будет стыдно, правда? Заглянув в газету, я уже не могу оторваться, не дочитав до конца. Что-то произошло этой ночью. Мне кажется,- или это только почудилось?- что я видел дым и пламя... Или это было во сне?..