Эллен Датлоу - Секс с чужаками

Сен-Жак отправился на кухню и заварил себе кофе, чтобы запить четыре таблетки аспирина, которые прихватил из шкафчика с лекарствами. Он все еще нуждался в сне, но воспоминание о дубасящей его матери Изабель было чересчур свежим, чтобы доверить подсознанию составление дальнейших снов, поэтому Сен-Жак перешел в гостиную и попытался читать. Но из-за головной боли невозможно было сосредоточиться и ему пришлось оставить это занятие.

Он вернулся в ванную, чтобы взять еще аспирина. Вспомнив вдруг, каким старым и грязным выглядел он во сне и какими ужасными были его кожа и ноги, Сен-Жак снял пижаму и осмотрел себя в зеркале нагишом. Молодым он не выглядел, но кожа его была скорее морщинистой и сухой, нежели пятнистой и дряблой, и он далеко не был таким волосатым, как во сне. Ноги его были еще в хорошем состоянии; может быть, слегка поиссохли в коленках, но в остальном для ног человека среднего возраста выглядели почти изящно. Он немного прошелся перед зеркалом.

Чувствуя некоторое удовлетворение, он принял дополнительные меры предосторожности, помывшись и побрившись, а потом вернулся в гостиную с намерением читать и пить кофе, пока не настанет время готовить завтрак. Но сон все время лез в голову, напрочь разрушая сосредоточенность. Наконец Сен-Жак сдался и достал стопку контрольных, которые собирался сначала проверить только на выходных.

На середине второго урока, когда Сен-Жак вел занятие по Данте, мать Изабель объявила по интеркому, что третий и четвертый уроки отменяются, так как предстоит особое собрание в часовне. Всем учащимся и преподавателям необходимо присутствовать. Сен-Жак рад был прервать занятия, поскольку недостаток сна начал уже на нем сказываться.

Проходя по автомобильной стоянке, он увидел, что к нему направляется Марсия; как обычно, в сопровождении Джун и Терри. Джун и Терри обе были смуглые, стройные, с длинными каштановыми волосами и огромными темными глазами, взгляд которых был не то детским, не то вызывающим. Их лица с высокими скулами под некоторыми углами зрения могли казаться округлыми и детскими, под другими же — угловатыми и потрясающими; эти девушки никогда не расставались больше, чем на несколько минут, и преподаватели называли их Двойняшками.

Поначалу Марсия не замечала Сен-Жака, но когда заметила, то бросила на него взгляд, полный такого чистейшго отвращения и презрения, что он поразился. Она что-то сказала другим девушкам — Сен — Жаку показалось, что он расслышал слово «козел» — после чего все трое посмотрели на него и громко фыркнули. Должно быть, он как-то выказал свои чувства, фантазируя на ее счет вчера на уроке. Сен-Жак сказал себе, что это неважно, что их насмешничанье не может что-либо значить для такого зрелого человека, как он, но знал в то же время, что, как ни смешно позволять себе беспокоиться из-за таких вещей, ему никуда от этого, однако, не деться.

Первый ряд скамей предназначался преподавательскому составу. Сен-Жак сел на закрепленное за ним место, между Вероникой и Расселом Томасом, безжизненно красивым автором религиозно-мистических стихов, который преподавал английский язык и разговоры, а также поэзию которого мать Изабель и Вероника находили столь поучительными. Сен-Жак был рад присесть; конечности его весь день были тяжелыми и негнущимися, а шишки на голове тут же принимались болеть, стоило ему встать и куда-нибудь пойти. Томас ответил на приветствие Сен-Жака; Вероника читала и только кивнула, когда он с ней поздоровался.

Мать Изабель решительно прошла вперед в сопровождении низенького, округлого священника, который Сен-Жаку был незнаком. Священник был облачен в стихарь и фиолетовую епитрахиль; его округлость и манера ходить слегка вразвалку подчеркивали строгую подтянутость и худощавые фигуры монахинь; если Вероника была слегка угловатой, то сестра ее напоминала скелет. Вероника заложила страницу — Сен — Жак заметил, что она читает что-то о Современной Христианской Ритмической Гимнастике, несомненно, надеясь почерпнуть какие-нибудь идеи, которые могли бы ей пригодиться для ее команды пловцов — и Сен-Жак позволил себе расслабиться. Вероника запомнит каждое слово своей сестры, так что сейчас можно подремать, а потом расспросить ее, что к чему.

Когда мать Изабель и ее священник вышли вперед, свет потускнел; ярко освещенным остался лишь подиум и лежащая на нем открытая книга. Типичная театральная манера. Сен-Жак выпрямился и закрыл глаза; он знал по долгому опыту, что мать Изабель, без сомнения, некоторое время будет ораторствовать, прежде чем представить священника. Она никогда по-настоящему не видела людей, к которым обращалась, хотя считала необходимым сверлить аудиторию пристальным взглядом.