Геннадий Прашкевич: Шпион в Юрском периоде

И обрадовался, указывая на вспыхнувший экран:

— И в театр не надо ходить. Снова “Лебединое озеро”!

Новосибирск,

20 августа 1991 года

Предисловие Г. И. Гуревича к неизданной книге

Давным–давно, лет тридцать назад, а то и более, получил я, автор этого послесловия, письмо от оного читателя, школьника из Тайги, есть такой город, узловая станция в Сибири. Парень увлекался фантастикой, читал взахлеб, сам пробовал писать, сочинил повесть об Атлантиде и прислал мне в подарок, чтобы хранил я в своем архиве рукопись, первое сочинение будущего писателя.

В ту пору я был заметно моложе и строже, еще не приобрел стариковской снисходительности к людским слабостям. Рукопись я вернул с суровой отповедью, дескать, сначала надо писателем стать, а потом уже одаривать своими рукописями и автографами. На том переписка и оборвалась. Но вот лет пятнадцать спустя, в Литературном институте, на семинаре молодых талантов подходит ко мне высоченный малый со шкиперской бородой и, наклонившись ко мне, говорит:

— А помните мальчика, который писал вам из Тайги? Это я.

Честное слово, я страшно обрадовался той своей непрозорливости. Действительно. Не распознал, не разглядел, не предвидел.

Но это же просто великолепно, что мечты иногда сбываются на этом свете, что есть среди нас упорные и упрямые, что они умеют добиваться своего, осуществляют свои детские планы, проводят их в жизнь.

Как вы догадываетесь, тот парнишка со станции Тайга и молодой человек со шкиперской бородой — это и есть Геннадий Прашкевич, автор книги, которая лежит перед вами.

Нелегким и непростым был его путь на литературные высоты.

Год рождения 1941–й. Скудноватое и голодноватое послевоенное детство. После школы работа в столярном цехе, трудовой запах лака, рыбьего клея, не оседающая взвесь мелких опилок. Потом учение. Выбирая дорогу, парнишка проявил напористую активность, свел знакомство с видными учеными и писателями — с геологом Дмитрием Ивановичем Щербаковым, известным зоологом и популяризатором науки Николаем Николаевичем Плавильщиковым, а также с Иваном Антоновичем Ефремовым; любителям фантастики нет необходимости объяснять, кто это такой и чем знаменит. В конце концов, сам Г. Прашкевич приобщился к работе геологов, работал на самом–самом Дальнем Востоке, на экзотических Курильских островах, на Сахалине. Там, на Сахалине, вышла первая книга Г. Прашкевича — переводы стихов корейского поэта Ким Цын Сона.

Все мы пишем стихи в молодости, главным образом о том, что не ладится любовь; когда налаживается — бросаем. Но Г. Прашкевич не оставил поэзию, он пишет стихи, обучает молодых поэтов, переводит. В Болгарии и Югославии, скажем, он даже больше известен именно как поэт и переводчик. Поэтический почерк заметен и в его книгах прозы. Дело в том, что в поэзии слово дороже, весомее, оно должно быть единственным и самым содержательным, его нельзя пояснить сложносочиненными или сложноподчиненными придаточными предложениями, места нет в строке. Вероятно, читая, вы уже отметили вескость слов в лаконичных фразах Г. Прашкевича.

Так поэтическая школа проявляется и в фантастике.

Г. Прашкевичу присущи поэтический музыкальный слух, превосходная память, зоркость. Все услышанное, все увиденное служит материалом для произведений — фантастических и не фантастических. Детские воспоминания дали материал для книг “Трое из Тайги”, “Война за погоду”, столярная практика закреплена в повести “Столярный цех”, юношеская история выбора пути — в романе “Апрель жизни”, в повестях “Уроки географии” и “Поворот к раю”, геологическая работа породила сборники “Люди Огненного кольца” и “Курильские повести”…

Итак, город Тайга, тайга сибирская и дальневосточная, суровый океан, вулканические цепи, субтропические заросли Курил, люди Тайги и люди Курил, простецкие и необычные, добросердечные и грубые — и все это описано со вкусом, с увлечением. Так и чувствуется, автор смакует каждую деталь.

“…Снег падал в Тайге всю зиму, одноэтажные дома заваливал под козырьки. Он отдавал дымом и паром маневровых паровозов. Он серебрился и лохматыми сталактитами свисал с карнизов.

А весной были лужи.

Будто кто рвал на клочки голубое небо и разбрасывал их на дорогах…” (“Столярный цех”).

“…Шершавая кожица ягоды прилипала к губам, пальцы пахли розовым маслом. И так тихо было вокруг, что невозможно было не почувствовать нежность утра, сгоняющего с выстриженных мышами полян молочные обрывки влажного и густого тумана” (“Ильев. Его возвращение”).