Юрий Брайдер: Гражданин Преисподней. Дисбат

Пора было сматываться. Химера, растерзавшая охрану, могла находиться где-то поблизости – недаром ведь из трупов продолжала сочиться кровь. Да и с темнушниками, которые, надо думать, вскоре прибудут сюда, встречаться что-то не хотелось. Уж очень они скоры на расправу. Сначала свернут скулу, а уж потом спросят, как зовут.

Кликнув стаю, Кузьма двинулся назад. Хочешь не хочешь, а крюк придется делать. Да ведь не в первый раз. Под землей прямых дорог нет. Вот так и проходит жизнь. Всегда на ногах. Всегда вслепую. Всегда на лезвии меча, простертого над бездной…

Сначала он долго шел по уже знакомому и в принципе безопасному туннелю, пока не набрел на первый приличный поворот влево. Приличный – в смысле просторный. Кому охота ходить, согнувшись в три погибели?

Здесь пришлось ждать, пока стая разведает дорогу.

Звери отсутствовали очень долго и вернулись без Цацы и Ушастика. Вести, которые они принесли, были неутешительны – впереди гибель, природу которой не распознал (или не мог толком объяснить) даже Князь.

Проторенным путем двинулись дальше и, на всякий случай пропустив два следующих поворота, задержались возле третьего. Снова стая ушла вперед, снова потянулось томительное ожидание, но на этот раз результаты разведки были обнадеживающими.

Туннель – уже не рукотворный, а оставшийся от пересохшей подземной реки – описывал замысловатые зигзаги как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости. Пару раз звери заставляли Кузьму обходить бездонные провалы, но он и сам заранее угадывал их по легкому запаху сероводорода.

Ходок Кузьма был прирожденный, но все же в конце концов и он выбился из сил. Место для привала искали очень тщательно, пока не остановили выбор на боковой пещерке, имевшей в главный туннель сразу три выхода.

Здесь их догнал Ушастик, который летать уже не мог, а полз, помогая себе крыльями. Когда Кузьма осторожно тронул его, на пальцах остались клочья шерсти. Можно было подумать, что несчастного Ушастика окунули в крутой кипяток. Он был уже не жилец на этом свете, даже от водяры отказался, но почему-то хотел до конца остаться в стае.

Другие зверьки злобно шипели на него – доходяг здесь не любили. И вообще, как давно заметил Кузьма, все летучие мыши были беспощадны и ревнивы друг к другу, чем весьма напоминали людей. Ослабевший или состарившийся тут же превращался в пария, которого затравливали буквально до смерти.

Спал он недолго, и все это время звери носились вокруг, готовые поднять тревогу по малейшему поводу. Сами они отдыхали редко, но зато основательно – впадали в полное оцепенение на много суток, и уж тогда-то Кузьме приходилось по-настоящему туго.

Проснулся он от того, что услышал, как Ушастик бьется в агонии. Дождавшись конца, Кузьма засунул искалеченное тельце поглубже в мох, который и должен был завершить нехитрый погребальный обряд.

Затем вновь начались странствия, тем более изматывающие, что Кузьма кратчайшего пути не знал и целиком полагался на свое чутье, никогда доселе его не подводившее. Даже оказавшись в совершенно незнакомом месте, даже еще не протерев ото сна глаза, даже находясь в изрядном подпитии, он всегда мог безошибочно указать, в какой стороне и на каком примерно уровне находится искомая цель. Когда Кузьму спрашивали, как ему это удается, он скромно отвечал, что таким уж, наверное, родился.

Из русла подземной реки он попал в недавно вырытый кем-то штрек, еще даже не успевший обрасти мхом (вообще-то отсутствие мха считалось плохой приметой, указывающей на дурной воздух или на присутствие в грунте ядов), затем долгим и сложным путем проник в штольню заброшенного рудника, где когда-то добывали не руду и не уголь, а калийную соль (подобных мест чурался не только мох, но и все известные химеры), потом долго полз на карачках в какой-то железной трубе, пока не очутился в просторном, круто уходящем вниз туннеле, который и должен был в конце концов вывести его к конечной цели.

Весь его маршрут, кроме отдельных участков, вроде калийного рудника, состоял из коротких бросков вперед и длительных ожиданий. Могло показаться, что он целиком и полностью зависит от стаи, как слепец зависит от собаки-поводыря. Но это было не так. Кузьма всегда сам выбирал дорогу, а звери только определяли меру ее безопасности.

Лишенный возможности пользоваться зрением, он тем не менее никогда не заводил свое крылатое воинство в тупик, никогда не подставлял его под удары бесчисленных врагов, никогда без особой на то надобности не приближался к поверхности земли, которая таила еще больше опасностей, чем глубочайшие недра, и ни разу не заблудился в незнакомом лабиринте.