Боб Шоу - Ночная прогулка. В двух лицах... Путешествие в эпицентр. Свет былого

Внизу изгибался погруженный в сумрак континент, тускло-зеленые и охряные пятна струились друг сквозь друга, окаймленные кружевной белизной там, где суша встречалась с не знающим приливов океаном. Теллон мог охватить одним взглядом почти весь маршрут своей ночной прогулки — длинную ломаную линию, ведущую на север через такие неразличимые точки, как укрытый мглой Павильон, город Свитвелл и «Персидский кот», завод космозондов, где его ранили, поместье Карла Жюста и горный мотель, где он провел пять дней с Хелен — и так до самого космопорта, где Хелен застрелили.

На этот момент он был одним из самых важных и знаменитых людей империи, его имя облетело все планеты, и люди будут помнить его, пока пишется история, но он боялся запросить ту информацию, которая ему была всего нужнее. «Если она умерла, я не хочу об этом знать», — подумал он и продолжал сидеть, удивляясь волнам памяти, которые бились в стены его сознания, как будто он уже существовал когда-то в этой эмоциональной матрице, любил Хелен в другой жизни, потерял ее в другой жизни…

— Мы совершим посадку менее, чем через минуту, — сказал маршал Дженнингс. — Вы готовы к встрече?

Теллон кивнул. На обзорных экранах быстро разрастался космопорт. Он увидел выстроенные в боевом порядке корабли, паутину дорог и переполненных людьми движущихся дорожек, участок около приемного сектора, расчищенный для их приземления. Еще через несколько секунд он различил одетые в темные костюмы фигуры официальной группы встречающих, в которую, как ему сказали, войдет сам Гражданский Арбитр. Операторы ожидали возможности запечатлеть на пленку его прибытие на благо всей империи.

Вдруг он узнал среди темных фигур бледный овал поднятого к небу лица Хелен; и сумятица в его голове утихла, оставив после себя чувство великого успокоения, большего, чем он когда-либо надеялся ощутить.

— Нам едва-едва хватит места приземлиться, — сказал, обернувшись, пилот спасательной шлюпки. — Они, похоже, не врут, на их планете действительно яблочку негде упасть.

— Это временная стадия, — уверил его Теллон. — Все будет по-другому.

Лицо Хелен было обращено к его кораблю. Но она могла глядеть и мимо него, туда, где на вечернем небе начали роиться, подобно пчелам, звезды. Навстречу воскресенью, вспомнил он старые строки, тому тихому воскресенью, которое длится и длится, в котором даже любящие наконец-то находят себе покой. Последняя строка гласила: «А Земля — лишь звезда, которая когда-то светила», но об этом Хелен и ему, как и остальной части человечества, думать ни к чему.

Мать-планета когда-нибудь состарится и станет бесплодной; но к тому времени вырастут ее дети, высокие, сильные и красивые. И их будет много.

Бретону в тесной ловушке скуки звонок показался восхитительным. Он встал и пошел через гостиницу в холл.

— Кто бы это мог быть, милый? — Кэт Бретон сдвинула брови, досадуя на неуместное вторжение.

Бретон мысленно перебрал полный колчан сарказмов, немедленно пришедших ему на ум, и — памятуя о присутствии гостей — выбрал наименее смертоносный.

— Я что-то не узнаю звонка, — ответил он ровным голосом, и матово-розовые губы Кэт еле заметно сжались. Она припомнит это, чтобы обсудить поподробнее в три часа ночи, когда он, наконец, начнет засыпать.

— Старина Джон всегда в ударе, — быстро сказал Гордон Палфри своим тоном «ну-ка, посторонитесь, дайте мне проявить такт!». Мириам Палфри улыбнулась загадочной ацтекской улыбкой, а глаза ее продолжали поблескивать, точно две шляпки крепко вбитых гвоздей. Супруги Палфри были последним приобретением его жены, их присутствие обычно вызывало у Бретона ноющую боль в животе. Вяло улыбнувшись, он закрыл за собой дверь, взял трубку.

— Алло, — сказал он. — У телефона Джон Бретон.

— Ах, так мы теперь зовемся Джоном, а? Просто Джек нас больше не устраивает? — В мужском голосе сквозило напряжение, словно говоривший подавлял какое-то сильное чувство. То ли страх, то ли торжество.

— Кто говорит?

Бретон безуспешно пытался узнать этот голос, с тревогой сознавая, что телефонная линия — вход в его дом, открытый для всех. Чужие мысли врывались к нему, и он оставался в невыгодном положении, пока звонивший не называл себя. В этом было что-то глубоко нечестное.