Екатерина Русак - Вор черной масти

- На очке за шкибон взяли? - поинтересовался я.

"На очке" вычисляли многих. Обычный зэка не пойдет задницу холодить лишний раз. Да и с пайкой такой скудной раз в двое-трое суток по нужде ходили. А те, кто в оперчасти сверхпаек жрали, те регулярно, ежедневно на очко бегали. Да и морды у них поздоровее были. Находили наседок по этому признаку. В лагере все на виду. Табачек лишний появился, а деревянное письмо[11] сидельцу не приходило... Откуда взял спрашивается?

- Нет. Про побег слух пустили, а бежать никто не собирался. Узнали, кто стучит-постукивает.

- Кто же этот шептун? - спросил Вьюн.

- Один фраер из полицаев бывших.

- Понятненько, - протянул Белка многозначительно. - Сначала перед немцами выслуживался, а теперь перед хозяином и кумом как волчок крутится, гад! Не плотник, но стучать охотник. Душонка у него низкая, если сам себе хозяина ищет.

Хотя считается, что на толковище все равны, но это совсем не так. Каждый путевый имеет свои заслуги и если ты в блудную не влез, эти заслуги имеют вес как примерно воинские звания. Поэтому в нашей кодле была четкая иерархия. Разобраться в ней непосвященному было очень трудно. Ахмет занимал в ней первое место. Не потому, что был старожилом лагеря. Он был чистый вор. Вор, прошедший с честью трюмиловку и имеющий уже право на колымские звезды по срокам, которые он отмотал и авторитет.

А вот я, хотя и был уже авторитет и тоже прошел трюмиловку, замарался. Я, по моему пути вора "сбился с пути", участвуя в грабежах и разбоях на гастролях. Это был мой минус. Вор должен красть, а не грабить. Разбой - занятие для фраеров. Никто не осмелился бы меня в этом упрекнуть, но про это все помнили. Поэтому, на толковище, я занимал второе, почетное место. Далее шли Ростов, Белка, Желудь и Вьюн. Так сказать, по нисходящей.

Приблатненных на толковище не допустили. Нас было только шестеро.

- Помогать сукам, - самим ссучится, - заявил Желудь. - Но стучевило по зоне разгуливает и по закону должно быть казнено в течение суток.

- Вот-вот! - Ахмет поднял палец. - Думайте, бродяги, как самооборону делать будем.

- Уделать поддувало легко, - сказал Котька Ростов. - Кишевник[12] кинуть или на перо посадить. Любого фраера за мокруху воткнуть нахально[13].

- Не о том говоришь, Константин, - сказал я. - Что скажут честняги в других зонах, если мы от сук заказ примем и его исполним. Ссученными враз станем. И не казнить стукача - тоже, потому, что долг свой не выполним.

- Вот оно что! - взвился Вьюн, до которого только что дошел весь трагизм нашего положения. - Во, попали крепко!

Все замолчали, задумались.

- Может тихаря Вася припотел на нож поставит? - спросил Белка. - Крещение примет.

- Мысль неплохая, - ответил я. - Но Вася в нашей хевре крутится, значит с нас все равно спрос будет...

- Стукача мы уберем, сбаторим[14], но не завтра, - решил Ахмет. - Если мы исполнение приговора отложим, то все нас правильно поймут. А вы пока думайте, все думайте...

20 августа 1949 года. 04 часа 16 минут по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

***

Что делать в лагере, если ты ничем не занят? Есть, спать, резаться в бой да по территории неприкаянно слоняться. У нас любили повторять старую, проверенную многими поколениями каторжников, истину: "Стоять лучше, чем ходить. Сидеть лучше, чем стоять. Лежать лучше, чем сидеть. Лучше малость полежу". Черную масть пока не трогали, за отказ от работы в БУР не сажали. Начальство лагерное на наши воровские шевеления смотрело сквозь пальцы. Не замечало нас, вроде бы нас тут совсем не было. Да и мало нас было.

- Пост номер три, врагов народа сдал!

- Пост номер три, врагов народа принял!

Это часовые на вышке. Идет смена-сдача поста. На вышку заступает новый караульный: Фома. Он - чукча. Это не ругательство и не оскорбление. Он действительно местный, с Чукотки. А зовут его Фома Иванович. И фамилия у него - Антонов. Это смешно. Антонов Фома Иванович. Но стоит посмотреть на его не славянское лицо, и разводишь руками. Что же, бывает.

Когда в 1932 году местным аборигенам на севере выдавали Советские паспорта, многие из них себе такие имена и фамилии брали. Зачем? А я откуда знаю!?

Когда никого нет поблизости из начальства, может Фома перекинуться двумя-тремя словами с зэка. Иногда бросает за проволоку махорку. Значит, жалеет заключенных. Совесть имеет.

Ночью мне не спалось. Днем выспался, а сейчас думы одолевали. Кумекал, как дело правильно провернуть и не засыпаться самому и других не подставить. Присел на штабель дров. Не спеша выкурил папироску. Еще посидел, поразмышлял. И так плохо, и так не хорошо! Снова посмолил. Ну ничего в голову не лезло! А надо было дело на зэке[15].