Кейт Лаумер: Разрушители планет

Чарльз Иейтс Блейн, Общество возлагало на вас надежды, верило в ваши способности и преданность. Ныне вы лишаетесь этого доверия. Общество дало вам положение и обязанности, от которых теперь вы освобождаетесь. Общество даровало вам гражданство и привилегии пользоваться его благами, ныне эти привилегии отменяются. Вы более не член Объединенного Флота Планеты и не имеете права носить форму.

Забили барабаны. Коммодор подошел к Блейну, сорвал знаки гардемарина с его воротника и золотые нашивки с обшлагов и бросил их на пол. Туда же полетели серебряные пуговицы с орлом — символом Флота.

Блейн не двигался, лишь слегка покачивался при каждом рывке. По его лицу бежали слезы.

Барабаны смолкли. В гнетущей тишине вице-коммодор произнес:

— Чарльз Блейн, бывший офицер, бывший гражданин, сейчас вас увезут на гауптвахту и будут держать там до прибытия дежурного корабля Флота, который доставит вас к месту назначения, где вы свободно, без помощи и помех со стороны Общества, доверие которого потеряли, распорядитесь своей судьбой.

На лице коммодора появилась едва заметная усмешка.

— Уведите его, — приказал он.

Вновь ударили барабаны; караул выстроился в два ряда вдоль палубы, и Блейна повели сквозь строй мужчин и женщин, которых он пытался убить. Прочь из нашей жизни.

Старший помощник вахтенного командира Пол Дэнтон спросил меня:

— Что ты думаешь обо всей этой церемонии, Бен?

— Анахронизм, — сказал я. — Несколько нарочитый, но действенный. Когда пуговицы полетели на палубу, я отказался от своих планов взорвать корабль.

— Интересно, Блейн и в самом деле собирался это сделать?

— Наверное, если только это не уловка для того, чтобы очутиться где-нибудь на необитаемом острове в мире Класса 1.

Я улыбнулся собственной шутке, но Пол был задумчив, казалось, он всерьез размышляет над такой возможностью.

— Может быть, у него была какая-то веская причина, Бен?

— Для того, чтобы прикончить нас всех? Может быть, мы и не самая лучшая компания в мире, но это не оправдывает таких крутых мер.

— И все-таки почему? — продолжал Пол.

— Пол, я надеюсь, ты не читаешь памфлеты хетеников, а?

Я спросил шутки ради, но вопрос мой прозвучал как-то неловко.

— Возможно, приверженцы хетеников в чем-то правы, — сказал он.

— “Мы ненавидим ненависть и убьем любого представителя мерзкой, вонючей культуры, который с нами не согласен”, — процитировал я на память.

— Они фанатики, конечно, — сказал Пол, — но есть ли у нас право пренебрегать чьим-либо мнением? Времена другие…

— Ты пытаешься мне что-то сказать, Пол?

— Совсем нет. Я ищу ответы.

Служба на корабле шла своим чередом. Мы летели к Сатурну. Ежедневная вахта длилась всего четыре часа, а по вечерам были танцы и банкеты, лекции, концерты — развлечения, в общем. Среди десяти тысяч женщин экипажа было достаточно молодых и красивых, и это делало жизнь приятной. Проходили недели. Время от времени мы с Полом встречались, но больше не обсуждали хетеников и основы цивилизации. Я совсем забыл о нашем разговоре и вспомнил о нем лишь в ночь своего ареста.

Как-то вечером в мою дверь тихо постучали — корабельная полиция. Они были очень любезны: наилучшие пожелания от капитана и не явится ли мистер Тарлетон на мостик в удобное для него время? Их руки ни разу не коснулись висящих на бедрах пистолетов, но тем не менее я не забывал, что они там есть.

Они стояли поблизости, пока я брился, ровнял виски, натягивал китель. Один из них сопровождал меня наверх, другой — остался у моей каюты и смотрел нам вслед. Я оценил его деликатность: обыск в каюте офицера в присутствии самого офицера из этических соображений нежелателен.

Мы долго шли к лифту палубы, а потом долго поднимались на территорию G. “Тиран” не был одним из тех современных шедевров кибернетики, которые управляются десятком человек. Его коридоры тянулись более чем на сто миль. Мы не прошли и малой доли, шагая в мертвой тишине, похожей на ту, что наступает перед тем, как гроб уезжает в печь крематория.

Вооруженные охранники пропустили нас в большие бронированные ворота с надписью: “Палуба командования. Вход по спецпропускам”. В коридоре охранник с лицом, похожим на сжатый кулачок, потыкал кнопки на панели. Внутренняя дверь отворилась, я вошел, и дверь мягко закрылась за мной. Я стоял на мягком сером ковре, вдыхая слабый запах гаванских сигар и старого бренди. За большим выпуклым окном из кварца, занимавшим всю противоположную стену комнаты, висел Сатурн. Комната освещалась им, будто прожектором сцена. Но именно этот пейзаж за окном устранял налет театральности происходящего.