Андрей Буторин - Клуб любителей фантастики, 2006

Домой Бубнов возвращался весьма довольный собой.

— Совсем молодой, да? — полуспросил Пао, провожая взглядом исчезающий из вида летательный аппарат.

Разумеется, это приблизительный перевод. Точнее перевести едва ли возможно, ведь между собой друзья говорили на языке, неизмеримо более сложном, нежели тот, при помощи которого общались с пришельцем.

— По всей видимости, — Леун признал очевидный факт, — от девяти до восемнадцати поколений после первого выхода в космос.

— Я бы сказал, от двенадцати до пятнадцати, — полувозразил-полусогласился Пао.

Леун изобразил жест, примерно соответствующий человеческому пожатию плечами. О чем тут спорить? Все дело в доверительной вероятности.

Пао с улыбкой указал на кучу барахла у ног.

— И это все заберешь?

— Конечно! — Леун высказал удивление вопросом-с-очевидным-ответом. — Это станет отличным дополнением к диссертации. Чем больше материала, тем лучше.

— Не знаю, — проявил Пао сдержанный скепсис, одновременно признавая, что собеседник лучше разбирается в вопросе. — Я совсем не уверен, что подобный хлам что-либо говорит о психологии представителей молодых цивилизаций.

Леун жестом дал понять, что ответ на это выражение сомнения слишком сложен для того, чтобы приводить его здесь и сейчас. Пао жестом же выразил согласие и снял свой полувопрос.

— Ты считаешь, он еще прилетит сюда? — спросил Пао.

— Почти наверняка, — Леун дал точную оценку вероятности этого события.

— И анализ его поведения, насколько я могу судить, важная составная часть твоей диссертации?

— Да, — подтвердил Леун. — Я бы даже сказал, основа.

— Он прилетит… — задумчиво сказал Пао. — С этим я готов согласиться. Но называть это условным рефлексом… На мой взгляд, чересчур смело.

— Буду рад видеть тебя в числе своих оппонентов.

— Вот посмотри, — Пао сорвал с растущего рядом деревца грушеобразный плод ярко-синего цвета и поднял его над головой.

Вертящийся поодаль зверек весело подпрыгнул на всех четырех лапах и стремглав понесся к хозяину. Пао аккуратно вложил угощение ему в пасть.

— Чеонж видит в моей руке пищу и бежит ко мне. Вполне естественная реакция. Но разве можно назвать ее условным рефлексом?

— Разумеется, нет! — Леун согласился с очевидным. — Но тот, что только что улетел, не видит в моей руке алмазы. Однако он будет прилетать снова и снова.

— Довольно спорно, друг мой. Можно сказать, что он-таки видит камни. У тебя они есть, и разум дает ему возможность понять это со всей очевидностью.

— Разум! — Леун издал звук, аналогичный фырканью землянина. — Через несколько прилетов сюда воспоминания о нашей планете будут совершенно однозначно ассоциироваться в его мозгу с алмазами. Смотри!

Леун поднял пустую руку и подозвал чеонжа. Тот подбежал, однако далеко не так поспешно, как к Пао. Леун сорвал с ветки еще одну «грушу» и скормил животному, выразившему свое одобрение чем-то вроде восторженного хрюканья. Все знают, как прожорливы чеонжы…

— Всего лишь несколько подобных опытов, и он будет нестись ко мне во весь опор при виде поднятой руки. А во рту у него будет выделяться слюна. Вот это уже рефлекс.

— Ты полагаешь, ситуации равнозначны? — Пао обозначил постепенно исчезающее сомнение.

— Я в этом уверен. — В голосе Леуна сомнений не было.

Апрельским утром 1973 года Харпер проснулся от смутного ощущения близкого счастья.

«Теперь, когда русские обнаружили Эльдорадо, осталось только выгрести сокровища инков — и в аэропорт. Из отчета ясно, что они не взяли и сотой доли, а по карте до золота рукой подать», — думал он, глядя на брезентовый потолок палатки. Светало, и он вышел покурить. В разреженном воздухе высокогорного плато Чачапояс сигарета еле тлела. Было зябко.

Неожиданно на востоке, опережая восход, появилась и стала удивительно быстро расти, переливаясь разноцветными сполохами, лиловая тучка. Послышался отдаленный ровный гул, как от турбовинтового самолета. Харпер замер, а потом растолкал индейца — проводника Карлоса, который спал, завернувшись в пончо, под кустом.

— Что это? — спросил его американец на ломаном испанском, указывая рукой на тучу. Лицо Карлоса, неизменно смуглое и невозмутимое, будто вырезанное из дубового полена, вдруг побелело, глаза вылезли из орбит, а из перекошенного рта раздался дикий крик: