Дмитрий Поляшенко - Тени у порога

На втором часу хождения, выдвинув очередной том с трудно сочетаемыми словами на обложке и уже отвернувшись, он почувствовал — что-то не пускает. Он развернулся, деловито выудил книгу и начал читать с середины. Деловитость сразу исчезла. Неосознанно приближая лицо к простым словам, напечатанным выцветшими буквами на потемневшей бумаге, он чувствовал полет сквозь текст. Не замечая ни сюжета, ни темы, ни героев, он на мгновение ощутил себя автором. Механика сюжета безжалостно огрубляла неуловимые предчувствования, и потому к сюжету будем относиться свысока... Читая написанное сомнамбулой, становишься таким же... Задохнувшись, он захлопнул книгу. Слишком размыто, безоглядно, словно летишь под уклон. Но это оно! Лядов медленно, пробуя на вкус, прочитал фамилию на обложке. Надо найти все, что он сочинил. Автор не просто писал в определенной стилистике, чтобы получать гонорары. Этот человек говорил смутно потому, что смутно слышал. Но он слышал, а не выдумывал. Что касается названия, налицо была явная и глубинная связь трех слов на обложке с четырьмястами страницами текста. Похоже, автор много времени отдал поиску этих трех слов. Как он этого достиг?

Лядов начал хватать с полок книги без разбора. Оказалось, действительно большинство случайно открытых книг ничего из себя не представляли, так же, как и их названия. Он вернул находку на место не до конца, так, чтобы корешок торчал над краем полки.

...Была ночь. Какая по счету — он не знал. Весь свет на этаже был погашен. Призрачно, на грани наваждения светились плинтусы и косяки. Тихо было так, словно над головой было открытое космическое пространство. Лядов очень любил работать в такое время.

Он сунул древнюю дискету в щель универсального транслятора. Этот прибор используют работники архивов и музеев, когда имеют дело с вышедшими из употребления информационными носителями. Транслятор, проглотив носитель, начал издавать задумчивые компьютерные трели, потом долго шуршал и щелкал, подбирая механику считывающего механизма и одну из сотен древних операционных и файловых систем. Наконец на экране появился текст. Лядов снял со стола транслятор, уселся на пол и положил прибор перед собой. Озаряемый бледным светом экрана, он начал читать произведение, которое больше ни в каком виде на Земле никогда не существовало. Возможно, роман был распечатан на принтере и его прочитали друзья автора. Может быть, прочитали родители. И все. Лядов не понимал, что помешало автору стать профессиональным писателем. Стиль его, Лядов уже мог за это ручаться, перелопатив за неделю несколько сотен книг, был безусловно хорош. А что до шероховатостей — так это работа редактора. И вообще это черновик. Надо будет про него все узнать. Сделать это будет сложно — фамилия автора в тексте отсутствовала. Только название, а под ним, в скобках, несколько рабочих вариантов. Файл явно не предназначался для посторонних глаз. Электронный черновик. Завязка неизвестного никому романа была многообещающей. Крепкий, ясный сюжет, все стоит на своих местах. Впрочем, возможно в то время фантастику оценивали по совершенно другим критериям. Все-таки не понятно, почему роман не пошел в тираж. Интересно, что в ту эпоху творилось на Камее? Может быть, есть книга, посвященная этой жуткой планете? Интересно было бы почитать.

Лядов прогнал сотню страниц и пробежал глазами несколько абзацев. Безусловно, эта книга — вернее, рукопись — «отмеченная». Здесь есть то, что ищут стеллармены. Лядов уже знал: ближайшие сутки будет внимательно читать только один роман. Может быть, он и окажется искомым. Постой-ка... Авторы имеют свойство ставить на последней странице дату и место написания. Лядов снова отмотал внушительное количество страниц, и вздрогнул. Роман был не окончен. Очередная глава обрывалась фразой «я медленно обернулся». Фраза была именно оборвана. Не было даже многоточия. Так вот почему не появилась книга... Автор либо забросил писание под давлением невыносимых бытовых обстоятельств, либо с ним что-то случилось. Просто так талантами не бросаются. Текст говорил о том, что автор прекрасно понимал свой уровень, виртуозно скользя между философичностью и развлекательностью. И как на зло ни имени, ни даты, ни географического ориентира. Лядов достал из транслятора дискету и аккуратно поставил ее на край полки — так ставят любимые фотографии. Он почти физически ощущал потерю. То, что он искал, что явно проглядывало в завязке произведения, автор не успел набрать на клавиатуре, но наверняка продумал. Все исчезло вместе с его вильнувшей линией жизни.