Александр Полещук - Падает вверх

— Но почему, почему все-таки нельзя сделать то, что всем нужно? Что это за законы такие? — не унимался я. — А по-моему, просто не могли сообразить, как это половчее, ну по-умному что ли, все соединить.

Антон Степанович пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он. — Может быть, кто-нибудь и додумается. Не раз так в жизни бывало, что все говорят «нет», а придет человек и скажет: «не нет», а «да». Но я тебе не советую этим вопросом заниматься. Увлекаешься там биологией, зоологией — вот и продолжай, может быть, толк будет.

Я согласился с Антоном Степановичем, но твердо решил про себя обязательно изобрести «вечный двигатель», во всяком случае — попытаться…

Наконец мы получили квартиру и выехали из гостиницы. Улица, на которой мы теперь жили, называлась Ольгинской. Она круто спускалась вниз к площади, на которой стояли школа и театр имени Ивана Франко. Одна сторона нашей улицы не была застроена, там находилась «горка» — высокий глинистый обрыв, весь изрытый «пещерами». На самой «горке» росли кусты дикой акации, внизу — лопухи и крапива. Одним своим склоном «горка» выходила к тыльной стороне здания театра и маленькому дворику перед ним, где почти всегда была тень и густо разросся какой-то колючий кустарник. На крышу театра вела широкая вертикальная пожарная лестница, нижние перекладины которой были спилены так, что оставались только маленькие выступы с внутренней стороны лестницы.

Теперь вместо крыши в мою жизнь вошла «горка».

Придя из школы и захватив с собой «кен мандра», что на мальчишечьем жаргоне того времени означало кусок хлеба, я отправлялся рыть пещеры. Работа была нелегкой. Нужно было часами ковырять влажную глину кухонным ножом или детской лопаточкой, на ощупь выбирать рассыпчатые комья, вновь вползать в сделанные углубления и скрести, скрести. Как ни медленно подвигалась работа, но объединенные усилия мальчишек нашей улицы привели к тому, что «горка» была изрыта вдоль и поперек. Некоторые «пещеры» сообщались друг с другом, некоторые заканчивались довольно просторными залами, где проводились военные советы и деловые заседания, в повестке дня которых было немало сомнительных пунктов.

Вокруг «горки» и создателей «пещер» обращалось немало легенд и преданий. Рассказывали о Федьке с Банковской, которого на целых два часа засыпало в «главной пещере», и если бы его не откопали, то ему была бы амба. Рассказывали о таинственных «зимних жильцах», которые появлялись в конце осени, выводили наружу тщательно замаскированную водосточную трубу, ставили печку и всю зиму пользовались гостеприимством наших «пещер». Последние рассказы были правдивы. Я сам видел и трубу и печку, иногда видел и жильцов «пещер», а слухи о том, что в «пещерах» прячут награбленное и что там есть клады, хоть ни разу не подтвердились, но вызывали прилив сил у копателей.

Нашим атаманом был низенький мальчик, много ниже меня, по кличке «Хомяк». Юркий, ловкий и безжалостный, наш атаман был связан с взрослыми людьми, которые использовали его в своих таинственных делах. Хомяк часто приносил какието кошельки и бумажники. Для нас было ясно, что содержимое их нашло своего нового хозяина. Хомяк же говорил:

— Ну, кто купит? — Хомяк, конечно, понимал, что нам эти кошельки были ни к чему, просто форсил, но деньги у него действительно водились, на них он «кутил» «в пещере» в окружении своих приближенных.

Однажды в большом зале нашей «пещеры» на секретном совещании было решено произвести полную «экипировку» нашей «команды». Оказывается, Хомяк не раз уже лазил по пожарной лестнице на склад театра имени Франко, но один ничего не мог взять, так как с чердака нужно было спуститься вниз при помощи веревки." Операция была проведена, и каждый мальчишка с нашей улицы получил жестяной шлем, меч или шпагу, а для пяти старших мальчишек удалось собрать полный комплект рыцарского вооружения. Во время дележа вспыхнула ссора между руководством в лице атамана и его пяти приближенных и рядовыми участниками «операции». Понадеявшись на свои латы, руководящая верхушка вызвала всех остальных на бой, была жестоко избита и с трудом извлечена из погнутых доспехов.

Мое появление дома в шлеме древнего гладиатора не вызвало восторга. Антон Степанович долго рассматривал покрытый бронзовой краской гривастый шлем и сказал:

— Вернешь, откуда взял… Это ведь из театра, так?

— Ну, я один не полезу, там одному страшно…