Вадим Астанин - Час до полуночи

Сейчас резиденция вождя находилась на середине пути между деревней и горизонтом. Обнесенная высокими стенами из вкопанных в землю заостренных кверху бревен, она угрюмо нависала над окрестностями, отбрасывая тень во все стороны. Такова была природа власти, идущая наперекор установленному порядку вещей и здравому смыслу.

На башнях по углам стены торчали мрачные воины, опираясь на короткие копья. Злобные псы за стеной гулко лаяли и звенели цепями. Депутаты поднялись на холм по извилистой пыльной дороге и робко постучали в ворота. Тишина. Тогда они постучали громче, а когда на их стук никто не вышел, принялись колотить в толстые не струганые доски ворот что было сил. Наконец ворота со скрипом раскрылись и перед депутатами появился мажордом вождя, толстый небритый детина, облаченный в засаленный халат, затканый весьма искусно райскими птицами.

Детина оглядел исподлобья депутатов и спросил басом: «Чего надо-то?»

— Батюшка спаситель ты наш, — отвечали ему депутаты, — пришли мы до заступника главного, до защитника и блюстителя порядка и…

— Короче, мужики, — перебил их мажордом, — говорите, зачем пришли, и валите отсюда по-быстрому, а не то я собак спущу.

— Так ведь, сладкий ты наш, — отвечали оробевшие депутаты, — знаки нас замучили, погибает народец, на нет сходит сила богатырская, единства более нет, и главное вера, вера исконная пропадает.

— Какие, на хрен знаки, сиволапые, — мажордом аж покраснел от возмущения, — чего вы, на хрен приперлись ни свет, ни заря, жрать нормально не даете…

— Так ведь, — депутаты ткнули пальцами в небо, — вот они, знаки то, заступник, уже месяца два, почитай над нами висят.

Мажордом задрал голову, смотря мутным взглядом в указанном депутатами направлении.

— Ладно, ждите, — проворчал он после длительного созерцания причудливых линий, висящих над деревней. Отсутствовал он недолго. Вернувшись, еще раз оглядел депутатов с ног до головы и сказал: «Валите-ка отсюда, по-быстрому, мужики. Некогда вождю разбираться с вашими знаками. Висят и пусть себе висят. Вождю они не мешают. А вам, на будущее, вождь просил передать: еще раз припретесь сюда с такими глупостями, сидеть вам на колах. И еще вождь велел напомнить, недоимка по налогам за три последних года у вас образовалась, надо заплатить. Иначе, как холм до деревни доберется, сдерет вождь с вас, пейзан, по три шкуры, а с четвертой себе зипун пошьет. А теперь пшли отсюда».

Депутаты вернулись в деревню ни с чем. С этого времени борьба хоть и продолжалась, но как-то вяло и непоследовательно. Ряды патриотов редели. Ренегаты становились постоянными клиентами Кривоглазого Штоха, заливая неместным пойлом горечь поражения.

Ближе к осени вождь затосковал. Промаявшись дней десять, он собрал дружину и отправился на завоевание соседней деревни. С тех пор ни вождя, ни дружины больше никто не видел, видно сгинули где-то в пути.

Деревня после исчезновения старого вождя недолго оставалась вольной. Зимой в опустевшей резиденции обосновался новый вождь и холм резво двинулся к деревне. Власти срочно понадобились деньги.

Знаки провисели над деревней до осенних заморозков и тихо исчезли с первым снегом, оставив после себя необъяснимую тоску и светлую печаль.

В длинном, струящемся мраком вечернем платье, держа наполненный рубиновой влагой вина хрустальный бокал, она грациозно спускалась по лестнице, не сводя с меня гипнотически притягивающего взгляда. Я застыл посреди залы, не замечая вокруг себя никого: ни кружащихся в вальсе пар, ни снующих вдоль стен официантов с подносами в руках, ни расставленных по балкончикам и углам залы охранников. Охранники носили всё чёрное: чёрные костюмы, чёрные рубашки, черные галстуки, черные лакированные ботинки; их глаза скрывали чёрные солнцезащитные очки в чёрных оправах. Они носили одинаковые короткие причёски и одинаковые компактные девятимиллиметровые штурмовые винтовки, спрятанные под мышками в одинаковых эргономичных наплечных кобурах. Собственно, только охранники в этой обширной танцевальной зале были человеками. Смертными. Состоящими из плоти и крови. Живыми. Я тоже был живым, хотя и не совсем человеком. Живого меня и живых охранников окружала мёртвая нежить. Даже та, что спускалась ко мне по лестнице, придерживая тонкими длинными пальчиками подол вечернего платья и неся на отлёте руки изящный хрустальный бокал, была безнадёжно мертва, мертва как минимум девяносто шесть лет.