Пол Андерсон - Странник. Зима Мира

— Твой ауранид мог бы поднять ее вверх, после того как ты его надуешь.

— Ты шутишь! А’и’ач ранен, начал выздоравливать… а ведь Эракоум пыталась убить его!

— Но это же было взаимно, верно?

— Ну…

— Ян, я не брошу ее. Она там, внизу, в этой яме, в которую угодила, пытаясь спастись, и эта связь со мной дает ей больше, чем я даже могу представить себе. Я остаюсь здесь до тех пор, пока она не будет спасена, либо пока не умрет.

— Нет, Хью, ты не должен. Этот шторм…

— Я не пытаюсь тебя шантажировать, дорогая. Фактически, я не буду сильно винить твоего ауранида, если он откажется. Но я не могу оставить Эракоум. Просто не могу.

— Я… Я кое-чему научилась у тебя… Я попытаюсь.

А’и’ач не понимал своей Янники. Просто невероятно, что оказание помощи Зверю может помочь в установлении мира. Это существо было тем, кем оно и являлось, убийцей-мясником. И все-таки, когда-то не было никаких проблем с этими Зверями, когда-то они были животными, которые весьма интересовали и развлекали Народ. Он сам припомнил несколько песен об их мимолетности и кострах. В те давно ушедшие дни их называли Огненными Танцорами.

Он и сам в глубине своей души не понимал, что же заставило его уступить просьбе Янники. Наверно, потому что она спасла ему жизнь, рискуя своей собственной, и эта мысль, переполнявшая его, была новой для него. Он очень желал поддерживать свою связь с ней, что обогащало его мир, и поэтому колебался дать отрицательный ответ на просьбу, которая, похоже, так взволновала ее. С помощью этого устройства связи, когда она надевала шлем, ему казалось, он чувствует, что она делает, и когда она просила его, вода струилась из ее очей:

— Я хочу исправить то, что совершила… — И это чувство было необыкновенным, вроде Сияющей поры, и именно из-за него он наконец решился.

Она помогала ему из штуковины, которая-принесла-ее, вынесла трубу. Из нее он напился газа, и потоки ветра возродили в нем жизнь. Когда шар раздулся, раны испытали приступ боли, но он смог не обращать на это внимания.

Чтобы добраться до земли, ему понадобился ее вес в качестве якоря. Пальцы и усики переплелись, но тем не менее его чуть не утащило прочь. Если бы он позволил себе раздуться до полных размеров, он смог бы поднять ее. Воздух неистово гудел, держа его, пытаясь бросить на шипы… насколько же ужасно будет там, внизу на земле!

Насколько же хуже будет спуск вниз. Он задрожал от этого ощущения, которое едва ли признал. Будь она на связи с ним, она бы могла сказать ему, что название этому было «ужас». Человек или дромид, которые чувствовали это в такой степени, испытывали бы ужас от этого спуска. А’и’ач же сделал это, использовав силу ветра, несшего его вперед, потому что это слишком выводило его из себя.

У края Янника обхватила его руками, прижалась ртом к его коже и произнесла:

— Желаю тебе удачи, дорогой мой А’и’ач, дорогой храбрый А’и’ач, удачи, и да хранит тебя Господь! — Таковы были звуки на ее языке, которые она произнесла. Он не понял и этого ее жеста.

Цилиндр, который она дала ему, выбрасывал мощный луч света. Он видел неровный склон, тянувшийся вниз, и подумал, что если уж он ввязался в это дело, он осуществит его. Затем его душа совершит внушающее страх путешествие, и не будет тела в качестве укрытия, прежде чем оно достигнет Запредельного… если только сделает это, если сперва оно не будет разрезано и разбросано. Быстро, прежде чем обжигающий воздух смог наполнить его, он устремился за край. Сжался. Осел.

Очутившись в этих запертых стенах и сумраке, он испугался как никогда раньше. С помощью фонаря он обнаружил Зверя, распростертого на резко спускавшемся склоне, тяжело дышавшего и пристально рассматривавшего его. Он использовал сопла и сифон, чтобы подлететь к нему вне пределов его достижимости, и произнес на исковерканном английском:

— Я быдь дво’им дру’гом, говорю дебе.

…Из глубин губительного места Эракоум взглянула вверх на Летуна. Она едва смогла увидеть его, огромную бледную луну позади блестящего света. От удивления дремота слетела с нее. Ее враг, он что, преследует ее и здесь, внизу, в своем безумствующем желании?

Хорошо! Она погибнет, сражаясь, не в муках, которые разрывали ее.

— Подходи же и сражайся, — хрипло позвала она. Если ей удастся погрузить зубы в него, вкусить последний глоток его крови… — Память о ее вкусе — вроде милой молнии. А после этого, в течение некоторого времени, которое и не думало кончаться, ей казалось, что она умерла бы, если бы не проглотила этих капелек крови.