Пол Андерсон - Время огня

Ксения действительно оказалась прекрасным ребенком.

Хаук Томассон вернулся через год и рассказал, что служит в афинской фирме. Греция принадлежала империи и будет принадлежать до самой катастрофы; но торговля с другими странами настолько попала под контроль чужеземцев, что его рассказ был правдоподобным. Служба теперь часто будет приводить его в Константинополь. Он счастлив возобновить знакомство и надеется, что дочь кириоса Манассиса согласится принять небольшой подарок…

— Афины! — прошептал ювелир. — Ты живешь в сердце Эллады? — Он положил руки на плечи гостя. В глазах его стояли слезы. — Как замечательно! Увидеть эти храмы было мечтой всей моей жизни… Да простит меня Господь, я хотел этого больше, чем увидеть Святую Землю.

Ксения с благодарностью приняла игрушку. За обедом и после него она восторженно слушала, пока нянька не увела ее в постель. Замечательный ребенок, подумал Хейвиг. Девочка необыкновенно умна и не избалована, хотя, по-видимому, у Анны больше детей не будет.

Хейвиг был доволен. Культурный, чувствительный, наблюдательный человек может найти радость в любом времени. На какой-то срок исполняемое им поручение утратило свои кошмарные свойства.

На самом деле он просто переносился ненамного в будущее. Ему нужны постоянные появления, чтобы не устарели первоначальные данные наблюдений. Одновременно он может заводить больше связей, задавать больше вопросов, чем это возможно при единственном посещении.

Но, подумал он через несколько календарных лет, не больше ли он проводит здесь времени, чем необходимо? Неужели действительно нужно так часто навещать семью Манассеса, стать своим в ней человеком, проводить с ними праздники, бывать на пикниках, приглашать на обед или на день на специально нанятую баржу? Он явно превышает намеченные расходы… К дьяволу все это! Он может и сам снабжать себя, например, играя на ипподроме. Ведь результат известен ему заранее. У агента, работающего в одиночестве, большие возможности.

Он чувствовал себя виноватым, когда лгал друзьям. Но тут ничего не поделаешь. В конце концов его цель — спасти их.

Голос у Ксении высокий и звонкий; слыша его или вспоминая, Хейвиг всегда думал о певчих птицах. Так было с того времени, когда она преодолела робость и впервые рассмеялась в его присутствии. С тех пор она болтала с ним, сколько позволяли родители, и даже больше, когда они этого не видели.

Она была стройна, как тростинка. Он не видел, чтобы двигались с такой грацией; и когда не требовалась сдержанность, ноги ее танцевали. Волосы ее цвета полуночи массой громоздились на голове и, казалось, сгибали своей тяжестью стройную шею. Кожа чистая и бледная, лицо овальное, губы всегда чуть раскрыты. На лице господствовали глаза, огромные, с густыми ресницами, светящиеся и черные. Такие глаза постоянно видны в мозаике Равенны, у императрицы Феодоры Великой; их невозможно забыть.

Странно было встречать ее с интервалами в месяцы, которые для Хейвига были только днями и часами. Каждый раз она казалась поразительно выросшей. Он испытывал ощущение безмерности реки, которую он может переплыть, но которая несет ее из тьмы во тьму.

Дом окружал двор, в котором росли цветы и апельсины и играли фонтаны. Лукас с гордостью показывал Хейвигу свое последнее приобретение: в углу на пьедестале бюст Константина, который крестил римлян и в честь которого был назван Новый Рим.

— Я уверен, бюст сделан с натуры, — сказал он. — Сейчас скульпторы потеряли прежнее мастерство. Посмотри на его величественно сжатый рот…

Девятилетняя Ксения хихикнула.

— В чем дело, дорогая? — спросил ее отец.

— Ничего, — ответила она, не переставая смеяться.

— Скажи нам. Я не рассержусь.

— Он… он… он произносит очень важную речь, но ему хочется пукнуть…

— Клянусь Вакхом, она права! — воскликнул Хейвиг.

Лукас некоторое время боролся с собой, потом сдался и присоединился к их смеху.

— О, пожалуйста, пойдем с нами в церковь, Хаук! — просила она. — Ты не знаешь, как это прекрасно, когда молитва, и аромат, и огонь свечей устремляются вверх, к Христу Пантократору (Властитель, греч. Икона с поясным изображением Христа. — Прим. перев.) — Ей одиннадцать лет, и она полна любви к Богу.

— Прости, — ответил Хейвиг. — Ты ведь знаешь, я католик.

— Святые не рассердятся. Я спрашивала папу и маму, они тоже согласны. Мы скажем, что ты русский, если потребуется. Я тебе покажу службу. — Она потянула его за руку. — Идем!