Лоренцен знал, что к незнакомой планете нужно приближаться осторожно, но это было лишь знание. На практике он впервые принимал участие в таком деле и испытывал легкое головокружение.
Когда карты были готовы, приземлились четыре шлюпки с экипажем в сорок человек — остальные находились на борту «Хадсона» на орбите. Фернандес на пути вниз покрывался потом: именно он выбрал посадочную площадку, и будет его вина, если корабль опустится в болото или в полосу землетрясений. Но ничего не произошло.
Именно в этом и заключалось беспокойство — ничего не происходило. Они находились в нескольких километрах от Скамандра на широкой равнине, покрытой группами деревьев. Края равнины скрывались в отдалении в голубой дымке. Когда прекратилась работа двигателей, наступила тишина. Трава, которую они подожгли при посадке, потухла. Люди с напряженным вниманием всматривались в залитый солнечным светом мир снаружи.
Химики и биологи были заняты: им предстояло проделать множество анализов — воздух, почва, образцы растений, доставленные роботами. Торнтон измерил радиоактивность и сообщил, что ее уровень безопасен. Наружу выставили клетку с макаками резус, оставив их на неделю. Б течение этой недели никто не выходил из шлюпок. Роботы при возвращении тщательно стерилизовались во входных тамбурах. Остальным членам команд делать было нечего.
Лоренцен погрузился в чтение микрокниг, но даже Шекспир, Йенсен и «Песня о людях с Юпитера» казались ему скучными. Остальные бродили без цели, перебрасываясь друг с другом замечаниями, зевали, спали и просыпались на следующий день с затуманенной головой. Открытых стычек на шлюпке не было, так как здесь находился Гамильтон, но капитан часто яростно кричал по телесвязи на экипажи других шлюпок.
Фернандес потерял терпение.
— Неужели вы так боитесь заболеть? — заявил он Гамильтону.
— Боюсь, — подтвердил капитан. — Если эволюция на этой планете близка к земной, а похоже, что так оно и есть, то здесь, несомненно, найдутся два-три микроба, способные жить в наших организмах. А я хочу быть уверенным, что мы не занесем эти микробы с собой через люки.
Хидаки и его группа доложили о результатах исследований растений. Они очень напоминали земные, хотя росли чаще и стволы их были прочнее. Некоторые из них были ядовитыми из-за большого содержания тяжелых металлов, но большинство оказалось вполне съедобно. Человек мог бы прожить, питаясь только дикой растительностью. Конечно, требовались дальнейшие исследования, чтобы установить, какие растения употреблять для сбалансирования диеты. Большим событием была первая проба пищи с Троэса. Вкус был неописуем. Лоренцен подумал, насколько беден земной язык в передаче вкусовых и обонятельных ощущений. Тут был привкус имбиря, корицы и чеснока… Лоренцен улыбнулся и сказал:
— Возможно, душа Эскофью вовсе не в раю. Может, он получил специальное разрешение летать по Галактике и проверять, что можно съесть.
Торнтон нахмурился, и Лоренцен вспыхнул. Но как он может извиняться за шутку? Он ничего не сказал, но всякий раз, вспоминая этот инцидент, морщился.
Гамильтон разрешил есть эту пищу только половине людей и весь следующий день наблюдал за ними.
Снова и снова появлялись животные, в основном маленькие: стремительными тенями они мелькали по краям выжженного пространства в густой траве. Однажды показалось стадо больших четвероногих, похожих на пони: у них была чешуйчатая серо-зеленая шкура, длинные волосатые ноги и безухая голова рептилий. Умфандума ругался от нетерпения, что не может взглянуть на них поближе.
— Если рептилии так развились на этой планете, — сказал он, — то очень вероятно, что тут вообще нет млекопитающих.
— Рептилии и ледниковый период? — скептически спросил Фернандес. — Только не такие большие, друг мой!
— О, строго говоря, не рептилии, но все же ближе к этому типу, чем земные млекопитающие. Здесь есть теплые и холодные сезоны, у них должна быть теплая кровь и хорошо развитое сердце. Но способ размножения у них определенно не плацентарный.
— Еще одно доказательство отсутствия здесь разумной жизни, — сказал Лоренцен. — Эта планета кажется открытой и ждущей людей.
— Да, ждущей… — с внезапной печалью заговорил Эвери.
— Ждущей шахт, городов, дорог, когда холмы будут срыты и равнины наполнены людьми. Ждущей наших собак, кошек, коров и свиней, которые уничтожат бесконечное разнообразие местной жизни. Ждущей пыли, дыма и толчеи.
Читать дальше