Дейв Хатчинсон - Страх чужаков

Это очень древнее общество. Далеко за миллион лет возрастом. Его научный и технический прогресс остановился тысячи лет назад, и лацертане просто несутся дальше, ремонтируя свою существующую технологию снова и снова. Их центральному кораблю, «Корделии», уже почти десять тысяч лет, и хотя для наших глаз она может выглядеть технологическим чудом, в действительности это латанное-перелатанное старое корыто, межзвездный скрипучий и дымный пароход.

Лацертане не воспроизводятся. Они со всех точек зрения — бессмертны. Их память и личность постоянно перезаписываются и дополняются, а когда лацертанин умирает, его тело клонируется, а личность и воспоминания впечатываются в новое тело. Но после столь долгой жизни более далекие воспоминания становятся смутными, туманными и недостоверными. И хотя перенос памяти происходит почти без сбоев, если его делаешь снова и снова почти миллион лет, то по закону среднего что-то должно сбойнуть рано или поздно. Легче отредактировать и удалить эти малодостоверные воспоминания, и все такие удаления с годами тоже накапливаются. Многое в истории лацертан является загадкой даже для них.

«Корделия» не являлась одним из флагманских судов, это было совершенно ясно. Чужаки измеряли важность своих отдельных кораблей численностью популяции на борту — у более успешного судна большая команда. Нас посетило не самое успешное судно. Лацертане на Земле фактически представляли собой всю команду «Корделии». Их едва ли можно винить за то, что, протащившись в космосе бог знает как долго, они сразу захотели сойти на берег. На борту осталось всего два лацертанина — на случай неожиданностей.

На случай каких неожиданностей? Что ж, очень давно, так далеко в их истории, что об этом событии не осталось ясных записей, лацертане вели гражданскую войну, корабль против корабля. Ныне никто в точности не помнил, зачем воевали, и кто выиграл, а кто проиграл. Все, что у них осталось — это наследие экзотического оружия, с годами передаваемое потомкам. «Корделия», например, были экипирована устройством, которое могло строить гравитационные линзы, чтобы фокусировать солнечный свет на поверхности планеты, сильно напоминая жестокого ребенка, который увеличительным стеклом поджигает муравьев. Закипели бы моря, расплавились горные цепи. И конец неожиданности.

Я диктовал все это с минимальным понуканием, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла. Я не имел понятия, верит ли Фруки хоть чему-то, и в значительной степени мне было на это наплевать.

— И Хитрый Кот рассказал тебе все это только потому, что чувствует, что тебе обязан? — спросил он.

— Я понимаю, — вяло сказал я, глянув на часы. Было почти шесть утра. — Мне стоило бы попросить лекарство от рака, или оружие из гравитационных линз, или еще что-нибудь. Но я устал, Фруки. Я просто попросил первое, что мне пришло в голову.

— Ты попросил рассказать его о себе.

— И о своем народе, — зевнул я. — Типичная реакция гида для туристов. Извини.

Фруки смотрел на меня с выражением благоговейного ужаса на лице.

— За три с половиной часа ты ухитрился получить от лацертан больше, чем нам удалось выбить из них за год.

— Да всего-то надо было — чтобы хоть кто-то из них почувствовал, что чем-то обязан. — Я пожал плечами. — Хотя есть и еще кое-что.

Фруки проверил, сколько пространства осталось в памяти его цифрового рекордера.

— Да?

— Я спросил Хитрого Кота, где находятся хорошие парни.

Он поднял глаза:

— Ты что?

— Я спросил его о других разумных расах.

— Ты шутишь. — Его улыбка постепенно возвращалась по мере того, как я передавал свой разговор с Хитрым Котом. Теперь он заулыбался так широко, что я наполовину ожидал, что вся верхняя часть его головы подымется вверх, как крышка на мусорном баке с педалькой. — Ты просто выдаешь один сюрприз за другим, Том.

— Ну, раз уж мы разговорились…

— И что он сказал?

— Их нет.

Его улыбка застыла.

— Что?

— Никаких добрых парней нет. В действительности нет вообще никаких других парней.

В первый раз с тех пор, как мы познакомились, он не нашелся, что сказать, и это зрелище стоило потери ночного сна.

— Это… это же смешно, Том. Они же должны быть…

Я покачал головой.

— Лацертане путешествовали по Галактике, когда твои и мои предки пытались сообразить, каким концом берцовой кости лучше лупить друг друга, и за все это время они ни разу не нашли другие разумные виды. Хитрый Кот был тверд в этом пункте, потому что для торговой цивилизации важно помнить, где расположены все их рынки. Но других разумных рас нет. Есть прорва растений и животных; Галактика абсолютно кишит жизнью. Но насколько известно лацертанам — а я готов верить, что они знают, о чем говорят — существуют лишь два разумных вида. Они и мы! — И я завопил со всей силой: — А теперь скажи-ка мне, как эта инфо гармонирует с теорией потерянного племени! Давай! Говори!