Роберт Шекли - Потолкуем малость

- Вот так бы вы это и сказали, да? - проговорил Джексон.

- Конечно, - с вызовом ответил Эрум. - Эти анкеты предназначены для взрослых, не так ли? Так почему же не взять и не назвать спиглер спиглер [простейший случай удвоения (множественное число, выражается путем повтора слова в единственном числе)] своими спеями? Все когда-нибудь данфиглярят вок, ну и что из того? Ради бога, это ведь ничьих чувств не оскорбляет. Я хочу сказать, что, в конце концов, это касается только самого человека и старой кривой деревяшки, поэтому кому какое до этого дело?!

- Деревяшки? - повторил Джексон.

- Да, деревяшки. Обыкновенной старой, грязной деревяшки. По крайней мере, так бы к ней и относились, если бы люди не вкладывали в это до нелепости много чувства.

- Что они делают с деревом? - быстро спросил Джексон.

- Делают? Ничего особенного, если присмотреться. Но для наших так называемых интеллигентов религиозная атмосфера слишком много значит. По-моему, они не способны отделить простую исконную сущность - дерево - от того культурного вольту рнейсса, который окружает его на праздерхиссе, а также в некоторой степени и на ууисе.

- Интеллигенты - они все такие, - сказал Джексон. - Но вы-то можете отделить ее, и вы находите...

- Я не нахожу в этом ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Я в самом деле так думаю. Я хочу сказать, что если смотреть на вещи правильно, то собор - это всего лишь куча камней, а лес - скопление атомов. Почему же данный случай мы должны рассматривать по-другому? Я думаю, что на самом деле мошек можно силически эликироватъ без всякого дерева. Что вы на это скажете?

- Я поражен, - сказал Джексон.

- Поймите меня правильно! Я не утверждаю, что это легко, естественно или хотя бы верно. Но все равно это же возможно, черт возьми! Ведь можно заменить его на кормную грейти, и все равно все получится! - Эрум замолчал и фыркнул от смеха. - Выглядеть вы будете глупо, но все равно у вас все получится.

- Очень интересно, - сказал Джексон.

- Боюсь, я несколько погорячился, - сказал Эрум, отирая пот со лба. - Я не очень громко говорил? Как вы думаете, мог меня кто-нибудь услышать?

- Конечно, нет. Все это было очень интересно. Сейчас я должен уйти, мистер Эрум, но завтра я вернусь, заполню анкету и куплю фабрику.

- Я придержу ее для вас. - Эрум поднялся и горячо пожал Джексону руку. - И еще я хочу вас поблагодарить. Нечасто удается поговорить так свободно и откровенно.

- Наша беседа была для меня очень поучительной, - сказал Джексон. Он вышел из кабинета Эрума и медленно зашагал к своему кораблю. Он был обеспокоен, огорчен и раздосадован. В здешнем языке все было почти совсем понятно, но это "почти" раздражало его. Как же это ему не удалось разобраться с этой силической эликацией машек!

- Ничего, - сказал он себе. - Джексон, малыш, сегодня вечером ты все выяснишь, а потом вернешься туда и мигом покончишь с их анкетами. Так что, парень, не лезь из-за этого в бутылку.

Он это выяснит. Он просто-таки должен это выяснить, потому что он должен стать владельцем какой-нибудь собственности.

В этом заключалась вторая половина его работы.

На Земле многое изменилось с тех скверных старых времен, когда можно было открыто вести захватнические войны. Как гласили учебники истории, в те далекие времена правитель мог просто послать свои войска и захватить то, что он хотел. И если кто-нибудь из его соотечественников набирался смелости спросить его, почему ему этого хочется, правитель мог приказать отрубить ему голову, бросить в темницу или завязать в мешок и кинуть в море. И при всем этом он даже вины за собой не чувствовал, потому что он неизменно верил, что он прав, а они - нет.

Эта политика, суть которой определялась термином "d'toit de seigneur" [право повелителя (фр.)], была одной из самых ярких черт "laissez - faire capitalism" [капиталистического свободного предпринимательства (фр.)], в атмосфере которого жили древние.

Но с медленной сменой веков неумолимо происходили и культурные перемены. В мир пришла новая этика; медленно, но верно впитало в себя человечество понятия честности и справедливости. Правителей стали выбирать голосованием, и они должны были руководствоваться желаниями своих избирателей. Справедливость, милосердие и сострадание завоевали человеческие умы. Эти принципы сделали людей лучше, и все дальше в прошлое уходил старый закон джунглей и звериная дикость, которые царили на Земле в те древние времена до реконструкции.

Те дни ушли навсегда. Теперь ни один правитель не мог ничего захватить просто так; избиратели ни за что не потерпели бы этого.