Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

— Чарльз, — снова начал он, — будь же серьезен. Я хожу туда и рассказываю Мюллеру жуткую ложь. Я очаровываю его этим исцелением, а он мне все мои предложения швыряет назад в лицо.

— С оговоркой, что он не верит в такую возможность. Но он уже поверил, Нед. Он просто боится покинуть свое убежище.

— Я прошу тебя, Чарльз, послушай. Допустим, он поверил. Допустим, он выйдет из лабиринта и отдастся нам в руки. Что же дальше? Кто возьмет на себя труд разъяснить ему, что ни одним из способов излечить его невозможно, и что он был бессовестно обманут, и что мы хотим, чтобы он вновь был нашим послом среди чужих существ, в двадцать раз более странных и в пятьдесят раз более опасных, чем те, которые разбили ему жизнь? Я ему это говорить отказываюсь.

— Тебе и не придется, Нед. Я сам это сделаю!

— Но как он прореагирует? Ты надеешься, что он улыбнется, поклонится и еще похвалит: «Ах, как ты дьявольски пронырлив, Чарльз, опять ты своего добился!» И отправится, и будет во всем послушен? Нет! Наверняка нет. Может быть, тебе и удастся выманить его из лабиринта, но именно те методы, к которым ты прибегаешь, сделают так, что все это окажется ни к чему.

— Не исключено, что так и будет, — спокойно согласился Бордман.

— Так может ты посвятишь меня в свою тактику с того момента, когда ты сообщишь ему, что излечение — это ложь, а ты подготовил ему рискованное задание?

— Пока бы я предпочел об этом не говорить.

— Тогда я складываю свои полномочия, — заявил Раулинс.

Бордман ожидал чего-то в таком духе. Какого-нибудь благородного жеста: внезапного раскаяния, ударившей в голову порядочности. Отбрасывая свое деланное равнодушие, он внимательно поглядел на Раулинса. Да, в этом парнишке есть сила. Решительность. А вот ловкости нет. Пока еще нет.

Он негромко произнес:

— Ты хочешь сложить полномочия? Это после стольких уверений в заботе о благе человечества? Ты нам нужен, Нед. Необходим. Ты являешь собой нить. Ты являешь собой нить, связывающую нас с Мюллером.

— В мою сферу входит также и Дик Мюллер, — строптиво возразил Раулинс. — Дик Мюллер также является частью человечества вне зависимости от того, так ли он считает сам или нет. Я уже достаточно провинился перед ним. Если ты не скажешь мне, как ты намерен довести эту интригу до конца, пусть меня черти утащат, если я приму в этом хоть какое-то участие.

— Меня удивляет твое поведение.

— Я повторяю свой отказ.

— Я могу даже согласиться с твоей точкой зрения, — сказал Бордман. — Я нисколько не горжусь тем, что мы вынуждены здесь делать. Однако, я воспринимаю это как историческую необходимость. Время от времени приходится опускаться до обмана, если это делается исключительно ради пользы всех. Пойми, Нед, у меня тоже есть совесть. Ей, этой совести, уже пятьдесят лет, и она очень чуткая. Ведь совесть человеческая не подвержена атрофии с ходом времени. Мы просто учимся справляться с укорами совести, и ничего больше.

— И каким способом ты намерен принудить Мюллера к сотрудничеству? При помощи наркотиков? Пыток? Или же промыванием мозга?

— Ни одним из этих способов.

— Тогда каким же? Я серьезно спрашиваю, Чарльз. Моя роль во всей этой истории сейчас подойдет к концу, если я не буду знать, что мы собираемся делать дальше.

Бордман закашлялся, допил вино до конца, съел персик и быстро, одну за другой, проглотил таблетки. Он знал, что бунта Раулинса не избежать, и приготовился к нему. И все же ему было неприятно. Пришла пора идти на намеренный риск. Он сказал:

— Я вижу, что пришла пора покончить со всеми недомолвками, Нед, и потому скажу тебе, что ждет Дика Мюллера. Однако, я хочу, чтобы ты посмотрел на это с более широкой точки зрения. Не забывай, что маленькая игра, которую мы затеяли на этой планете, это не вопрос чьих-то моральных принципов. Хоть мы и стараемся избегать громких слов, я вынужден тебе напомнить, что ставка в ней — судьба всего человечества.

— Я слушаю, Чарльз.

— Вот и хорошо. Дик Мюллер должен отправиться к нашим внегалактическим знакомым и убедить их, что мы, люди, представляем собой вид разумных существ. Согласен? Он один сможет справиться с этим заданием, поскольку лишь он один проявляет уникальную в своем роде неспособность экранировать свои мысли.

— Верно.

— Нам нет нужды доказывать тем существам, что мы добрые, добропорядочные, или попросту милые. Достаточно, чтобы они поняли, что мы наделены сознанием и обладаем способностью думать. Что мы чувствуем, переживаем, что мы не бездушные, мудро сконструированные машины. Таким образом, неважно, что излучает Мюллер, важно лишь то, что он вообще излучает что-то.