Виктор Шендерович: Из последней щели

По п.9а прямо с крышки хлебницы выступил Никодим. Теперь, когда столько воды утекло из нашего крана и жизнь моя подползает к концу, могу смело сказать: речь эта была едва ли не лучшим из всего, звучавшего на нашей кухне. Докладчик вложил в нее все, что имел. Не зная устали, бегал он по крышке, разводил усами и в исступлении тряс лапками, отчего однажды даже свалился на стол, где, полежав немного, и продолжил выступление - прямо в гуще народа. Главная мысль выступления, его пафос - все было чрезвычайно свежо. Никодим говорил о том, что больше так жить нельзя, потому что он очень хочет есть. Далее оратор подробно остановился на отдельных продуктах, которые он хотел бы поесть. Это место вызвало большой энтузиазм на столе председательствующий Геннадий, свесившись с солонки и стуча по ней усами, вынужден был даже призвать к порядку и напомнить, что за стенкой спит Семенов, будить которого не входит в сценарий работы съезда.

Единогласно проголосовав за то, что больше так жить нельзя и хочется поесть, развязались с п.9а и тут же переползли к следующему; изможденный выступлением Никодим начал карабкаться обратно на хлебницу, а председательствующий Геннадий предоставил слово себе.

Его речь, ясная и прямая, как плинтус, и события, развернувшиеся следом, стали кульминацией съезда. Геннадий начал с того, что раз больше так жить нельзя, то надо жить по-другому. Искусный оратор, он сделал паузу, давая несокрушимой логике сказанного дойти до каждого.

В паузе, иллюстрируя печальную альтернативу, умер один подраковинный.

- Но что мы можем? - спросил далее Геннадий.

Тут мнения разделились, народ зашебуршился, но вскоре сошелся на том, что если приспичит, то мы можем все.

- Да,- перекрывая последние голоса, согласился Геннадий,- мы можем все. Но! - Тут он поднял усы, прося тишины, а когда она настала, усы опустил и начал ползать по солонке, формулируя мысль, зарождавшуюся в его голове. И все поняли, что присутствуют при историческом моменте, о котором уцелевшие будут рассказывать внукам. Мысль Геннадия отлилась в безукоризненную форму.

- Но мы не можем спустить Семенова в унитаз, - сказал он.

Образ Семенова, спускаемого в унитаз, поразил съезд. В столбняке, стукнувшем собрание, стало слышно, как сопит за стенкою узурпатор, и ни с чем не сравнимая тишина повисла над столом. Одна и та же светлая мысль поразила всех.

- Не влезет...- горестно прошептал наконец Альберт, ставший пессимистом после года совместного проживания с тещей в одной щели. Луч надежды погас, едва осветив мрак нашего положения.

- Я продолжаю...- с достоинством произнес Геннадий.- Поскольку мы не можем спустить Семенова в унитаз,- повторил он,- а есть подозрение, что сам он в обозримом будущем этого не сделает, то придется, сограждане, с Семеновым жить. Но как?

В ответ ему завыли женщины. Дав им отвыться, Геннадий поднял лапку. Вид у него был торжественнейший. Геннадий дождался полной тишины.

- Надо заключить с ним договор,- сказал он.

Тишина разбавилась стуком нескольких упавших в обморок тел, а затем в ней раздался голос Иосифа.

- С кем - договор? - тихо спросил он.

- С Семеновым договор, - просто, с необычайным достоинством ответил Геннадий.

В ответ на это опять завыли женщины, и тут загомонило, зашлось собрание.

- С Семеновым? - перекрывая вой, простонал Иосиф.- С Семеновым! истерически выкрикнул он и вдруг прямо по спинам делегатов, пошатываясь и подпрыгивая, побежал к солонке. Продолжая выкрикивать на разные лады проклятое слово, Иосиф начал карабкаться на солонку, но Геннадий его спихнул - и вот дальше я ничего не помню, потому что упал Иосиф на меня. Вытащенный из сей же момент возникшей давки верной подругой моей жизни Нюрой Батарейной, я был наутро, сразу по возвращении сознания, подробнейше посвящен ею в происшедшее, а Нюре я верю как самому себе, хоть она иногда и здорова соврать.

Слушайте, чего было дальше.

Упав на меня, Иосиф страшно закричал - чем, как я подозреваю, меня, собственно, и контузил. Все в панике забегали, а родственники Иосифа сразу бросились к солонке, чтобы поотрывать Геннадию усы. Трех из них Геннадий спихнул, но четвертый, никому решительно не известный, по имени, как выяснилось впоследствии, Клементий Подтумбовый, спихнул-таки его сзади на трех своих родственников, и пока спихнутые внизу выясняли, где чьи усы, Клементий под шумок быстренько предоставил слово сам себе.

Прочие же делегаты тем временем носились друг по другу по клеенке, плинтусные искали подраковинных, Кузьма Востроногий кричал, что наша кухня лучше всех, а Никодим с хлебницы без перерыва отрекался от Геннадия и обещал принести справку, что он круглый сирота.