Джон Шерилл - Брат Андрей, 'Божий контрабандист'

Поскольку маме нельзя было поднимать тяжести, Бен каждую неделю стирал. Белье нужно было положить в корыто, а затем вытащить из него, поскольку собственно стирка производилась движением пары вальков. Это технологическое новшество было гордостью нашего дома. Мы по очереди заменяли Бена у рукоятки, толкая ее взад и вперед до тех пор, пока не начинали ныть руки.

Единственным членом семьи, который ничего не делал, был мой старший брат Бастиан. Он был на два года старше Бена и на шесть лет старше меня. Баса никогда не учили никакой работе. Весь день он стоял под вязом у дороги, наблюдая, как мимо него проходят деревенские жители. Витте гордилась своими вязами, росшими на земле, бедной деревьями. У каждого дома росло по вязу, и их ветви переплетались,

образуя над дорогой зеленую арку. Почему-то Бас никогда не стоял под нашим вязом. Он выбрал себе третий вниз по дороге и там оставался весь день, пока кто-нибудь из нас не уводил его домой на ужин.

Думаю, что после мамы я любил Баса больше всех на свете. Когда мимо него проходили деревенские, они обычно обращались к нему, чтобы увидеть на его лице чудесную застенчивую улыбку: "А, Бас!" Долгие годы он так часто слышал эти слова, что наконец начал повторять их, и это были единственные слова, которые он мог сказать.

Но хотя Бас не мог говорить и даже одеться самостоятельно, у него был странный и удивительный талант. В нашей крошечной гостиной, как и во многих домах голландцев в 30-е гг., стоял маленький орган. Папа единственный в семье умел читать ноты, и вечерами он садился на маленькую скамеечку, нажимал ногой на педали и подбирал мелодию из древнего сборника гимнов, а все остальные пели.

Все, кроме Баса. Как только отец начинал играть, Бас бросался на пол и пробирался под орган, где сворачивался у папиных ног и крепко прижимался к инструменту. Конечно, папа играл грубо и с ошибками не только потому, что он не слышал музыки, но и потому, что долгие годы работы молотом по наковальне сделали его пальцы толстыми и неуклюжими. Иногда за вечер он извлекал из инструмента столько же правильных, сколько и неправильных нот.

Но Басу было все равно. Он прижимался к вибрирующему дереву с выражением неописуемого восторга. Оттуда, где он лежал, он не мог видеть, по каким клавишам бьет отец. Но вдруг Бас вставал и мягко трогал папу за плечо.

"А, Бас, а, Бас", - говорил он.

Тогда папа вставал, а Бас садился на его место на скамеечке. Он всегда начинал возиться со сборником, как папа, деловито переворачивая страницы, но книжка частенько стояла у него вверх ногами. Затем, поглядывая на страничку сборника, как папа, он начинал играть. С самого начала и до конца он проигрывал все песни, которые папа исполнял в тот вечер. Но не так, как папа неуверенно, неловко и фальшиво. Бас играл безошибочно и так красиво, что люди на улице останавливались, чтобы послушать музыку. В летние вечера, когда дверь была открыта, у нашего дома собиралась толпа и у многих слушателей по щекам катились слезы. Ибо, когда играл Бас, казалось, за органом сидит ангел.

Конечно, большим событием каждой недели было посещение церкви. Витте стояла на польдерах, прибрежной территории, которую в течение многих поколений голландцы отвоевывали у моря. Поэтому наша деревня, как и все деревни в польдерах, была расположена вдоль дамбы. У нас была всего одна улица, ведущая с юга на север по верху дамбы. Дома стояли практически на островах, представлявших собой земляную насыпь, возвышающуюся над водой, и каждый дом соединялся с дорогой крошечным мостиком, перекинутым через осушительный канал. В обеих концах улицы на самых больших возвышениях стояли две церкви.

Со времен испанской оккупации в Голландии по-прежнему существует некоторая напряженность между католиками и протестантами. В течение рабочей недели торговец рыбой спокойно общается с владельцем скобяной лавки, но в воскресенье первый со своей семьей идет в северную часть деревни в римскую католическую церковь, в то время как второй направляется с семьей на юг в протестантскую церковь, и по пути они не приветствуют друг друга даже кивком головы. Наша семья страшно гордилась своими протестантскими традициями. Я думаю, отец был очень доволен тем, что наш дом располагался в северном конце деревни, потому что вся длина улицы позволяла ему демонстрировать тот факт, что он двигается в правильном направлении. Из-за глухоты папы мы всегда сидели на самом первом ряду в церкви. Но ряд был слишком коротким для всей семьи, и мне всегда удавалось тащиться позади, пропуская вперед маму с папой и остальных детей. Затем я шел к задним рядам, чтобы "найти место". Обычно я находил его как можно дальше от церкви. Зимой я катался по замерзшему каналу на деревянных кломпенах. А летом во время богослужения я сидел в поле так тихо, что вороны садились мне на плечо и слегка поклевывали ухо.