Александр Колпаков - Один

Руссов поднял голову и всмотрелся: призрачная пелена облаков, точно большая река, колыхалась над городом. На миг ему показалось, что это и есть таинственная Река Времени, по которой непрерывно приплывают сюда релятивисты. Внизу еще лежало покрывало сизого мрака, в котором скрывались какие-то громады, подобные волнам окаменелого серебристого океана. Но вот из-за гор появилась полоса света и постепенно начали вырисовываться поляроидные крыши шестиугольных Дворцов Отдыха, многокилометровые эскалаторы, всползающие на холмы, мраморные лестницы и террасы, чаши радиотелескопов; вокруг колоссального памятника Скитальцу Космоса дрожал пояс белой пены, а искусственное озеро изумрудного цвета будто застыло в утренней прохладе. По мере того как ширилось розовое небо, стали выдвигаться ажурные здания на склонах, точно стада неведомых зверей, спускающихся с гор. Прямые проспекты, пустынные в этот ранний час, уходили вдаль, и пальмы вдоль них стояли недвижно, как часовые в заколдованном сне.

Явственно выступила из мрака циклопическая эстакада, выгнутой параболой перекинувшаяся через южную часть небосвода; точно стоногий великан, она шагала своими километровыми опорами по долинам и перевалам, все выше и выше поднимаясь к звездам, пока ее выходная арка не достигала вершины Джомолунгмы.

Потом солнце щедро пролило на город золотой дождь своих лучей. Засверкали мачты радиотелеуправления, купол обсерватории Совета казался охваченным пламенем, засветились конструкции эстакады. Бесконечные ленты эскалаторов пришли в движение, на них появились фигурки людей. По мраморным плитам проспектов катились бесшумные автомобили, казавшиеся отсюда игрушечными. С юга появилась стая грузовых гравипланов, вскоре они скрылись за высокой стеной эвкалиптов, окружавшей аэропорт. Гостеприимно распахивали свои двери Центры Общественного Распределения, Дворцы Гигиены и Павильоны Пищи. В Космоцентре мелодично загудела сирена. Глухо заурчали моторы, приводя в движение гигантские чаши радиотелескопов сопровождения.

…Двадцать лет жизни «в собственном времени» и пять тысячелетий земной истории! И он был первым среди первых Одиссеев. Когда «Циолковский» выплыл из Реки Времени на берег восьмого тысячелетия, с неоценимыми данными о цивилизации Элоры, их было только двое: он и старый Чандрагупта… Остальных циолковцев поглотил Космос. Пьяные от земного душистого воздуха, они неверными шагами вышли из корабля, буквально ослепленные красотой блистающего мира, оглушенные его кипучей, радостной жизнью. Жизнерадостные, веселые, приветливые люди восьмого тысячелетия, их потомки в сотом поколении, встречали Руссова и Чандрагупту гостеприимно и приветливо. Цветы, музыка, речи… Грандиозное празднество-карнавал, устроенное в честь скитальцев Космоса, длилось много дней подряд. А сразу после встречи к ним подошел совершенно седой человек, вероятно, очень старый, чего нельзя было сказать, глядя на его крепкую фигуру и совсем еще молодое лицо с удивительно живыми, умными глазами.

— Ваш дом — вся планета, — сказал он с сильным акцентом — ему было нелегко изъясняться на древнем геовосточном языке, и сделал жест, как бы предлагая им в дар всю Землю, обитель труда и счастья людей.

Этот человек был одним из председателей Совета Тружеников Земли…

…Руссов еще долго смотрел в пространство невидящим взглядом, потом быстро поднялся с земли и пошел к гравиплану: предавшись воспоминаниям, он чуть было не забыл, что сегодня, в День Памяти Погибших Астронавтов, состоится традиционная ежегодная встреча релятивистов с членами Высшего Совета по освоению Космоса.

…Необъятный вестибюль Совета встретил его сдержанным гулом тысяч голосов. Релятивисты группировались по отдельным секторам, куда подбирались люди более или менее близких эпох. Руссов отыскал глазами сектор с четкой — золотом — надписью «Третье тысячелетие», сделанной на условном синтетическом языке, своего рода эсперанто Скитальцев Космоса, поднялся на третий ярус и, облокотясь на барьер, стал прислушиваться к разговорам окружающих.

— Пользуясь выражением Старика, сегодня будут искать матроса для плавания по Mare Tenebrarum [1] Море мрака. , — сказал ему молодой программист с квантовой ракеты 2160-го года, оглядываясь на громадную карту Галактики, занимавшую всю стену позади трибун для членов Совета.

Руссов ничего не ответил, но машинально посмотрел в сторону шестой ложи, где сидел Старик, релятивист четвертого тысячелетия, один из уцелевших участников полета к Крабовидной туманности. Ему недавно исполнилось 206 лет. Старик беседовал с группой юношей, родившихся в Городе Вечности: их глаза горели восторгом, тогда как лица выражали неподдельную скорбь по поводу того факта, что они родились, по их мнению, слишком поздно. Рядом физик шестого тысячелетия, лучше, чем кто-нибудь другой, разбиравшийся в изменчивой сущности превращений праматерии, в двух-трех словах умевший выразить основную проблему антигравитации или нарисовать квантовую картину мира, разговаривал с поэтом, воспевавшим в своих поэмах Скитальцев Космоса. Оба, стараясь не перебивать друг друга, говорили каждый о своем, то и дело обращаясь к помощи лингвистического автомата. Чуть поодаль знаменитый химик, до конца разгадавший структуру нуклеиновой кислоты — основу жизни, — утешал юношу в синем костюме, по всей вероятности наладчика электронных машин, посвящавшего свой досуг биологии. Из отрывочных фраз, долетавших до него, Руссов понял, что молодой человек недавно низвергся с Олимпа своих грез, получив вместо живого белка… что-то вроде канцелярского клея, которым пользовались его предки на заре времен.