Леонид Панасенко: Надо зеленеть

Он встал, как всегда, бесшумно, чтобы не разбудить жену. Было около шести по местному времени. В узком осколке слюды, который он прошлым летом оправил деревом, смутно отразилось его большое нескладное тело. «Будто в спешке собирали — из чего придется», — мельком подумал Ким и улыбнулся.

Он жил уже четвертую жизнь — двести сорок восемь лет от первого рождения и немногим больше тридцати от последнего — и каждый раз, меняя износившийся организм, до мельчайших деталей воссоздавал и свою не очень удачную телесную оболочку. Его приверженность к традиционной биоформе другие Импровизаторы считали чудачеством, прихотью мастера, потому что любая стабильность в изменяющемся мире всегда стоит немалых усилий, гораздо проще придумать себе тело более современное и удобное для работы. Он знал, что начинающие Импровизаторы охотно выращивают массу дополнительных органов чувств, дублируют сердечно-сосудистую систему, объясняя все эти приготовления будущими трудностями. Как же, им предстоит воистину божественное занятие — находить безнадежные, потенциально непригодные к самозарождению жизни миры и пробуждать их, оплодотворять сначала устойчивыми органическими соединениями, затем… Словом, каторжный труд генного проектировщика, обученного методам формирования материальных структур при помощи психополя. Всяческие эксперименты с собственным телом Ким считал баловством, пустой тратой сил и времени. По этому поводу он как-то бросил фразу, ставшую впоследствии крылатой: «Настоящий Импровизатор должен быть консервативнее природы; ей что, матушке, она могла экспериментировать миллионы лет, у нас же есть сроки и осознанная цель».

…Лес дымился свежей зеленью. Его наполняли бесчисленные шорохи и сдержанное движение: деревья разматывали свитки огромных листьев, готовясь с первыми лучами Звезды собирать драгоценную энергию.

Он потянулся, заложил руки за спину. И тотчас, как было уже не раз, в них ткнулась острая холодная мордочка.

— Это ты, Одноушко Мокрый Нос? — спросил Импровизатор, не оборачиваясь. — Выспался, разбойник?

Из-за отрогов Сумрачных гор уже пролились первые ручейки зари. На какой-то миг он вдруг почувствовал то ли приступ досады, то ли прикосновение скуки. Та же бессонница, сгоняющая ни свет ни заря с удобного ложа, тот же рыжий одноухий пес, скорее даже волк — животное ласковое, однако постоянно не ладящее со своими соплеменниками по стае.

«Не загрустил ли ты, старче? — спросил себя Ким. — Может, тебе надоел этот Рай, а? Может, тебя потянуло к людям? В толкотню, беготню, когда локоть — в бок, когда в затылок друг другу дышишь. Иначе откуда бессонница и суета мыслей? Почему вдруг самое дорогое — плоть от плоти твоей становится постылым и чужим? Но нет. Ты просто обленился. Ты забыл, что и Рай надо совершенствовать. Тебе наконец пора заняться делом».

Импровизатор вспомнил сегодняшнюю ночь и прикрыл глаза, наслаждаясь отрывками видений-воспоминаний, таких ярких, будто все повторялось вновь и наяву, а не в памяти.

…Он дунул на «подсолнух» — желтый здоровенный цветок, который создал специально для освещения, — и живой ночник погас.

— Почему ты дрожишь? Тебе холодно? Не надо так много купаться перед сном.

— Нет, Кимушка. Мне хорошо… с тобой. Только мне чуть-чуть страшно. Скоро, наверное, придут ветры. Я чувствую их приход.

— Глупенькая. Чем они нам помешают?

— Я не боюсь ветра. Но он приходит, когда приближается Звезда. Она становится тогда огромной, косматой… Она может упасть на наш дом. Ты сам как-то говорил.

— Спи, моя Отрада, спи. До лета еще далеко, но чтобы тебя успокоить… Я завтра же пойду к пустоши. Там мои глаза и уши, которые стерегут нашу Звезду. Все будет хорошо.

— Ох, Ким. Ты обещаешь и каждый, раз забываешь сходить. Ветер уже близко.

— Нет, нет, несмышленыш. Это всего лишь мое дыхание.

— Ким! Милый Ким…

Великий Импровизатор отогнал от себя ночные шепоты, взглянул на дом. Жена все еще спала. Он представил себе, как она спит: на левом боку, коленки подогнула, дыхание такое тихое, будто Отрада притаилась и к чему-то прислушивается. Он вспомнил ее всю, желанную и прекрасно-бесстыдную (господи, природе стыд не знаком), и подумал, что такое, наверное, известно только ему — любовь в трех ипостасях. Мужа, отца — это знакомо, аналогов хоть отбавляй, но Создателя…

— Схожу-ка я, Одноушко, к пустоши, — он ласково потрепал мордочку зверя. — Давно надо сходить, а я все ленюсь. Схожу, пока жена спит…