Леонид Панасенко - Садовники Солнца

«Нам пора повидаться, — подумал Илья. — В ближайшие дни. Промедление может оказаться таким же опасным, как и моя прошлая поспешность».

Внезапно он остановился.

Вместо розового пластбетона — имитации мрамора — под ногами… белел пушистый слой снега.

Небо вдруг провисло под тяжестью низких туч.

Срывалась поземка.

На заснеженном поле там и сям торчали кукурузные стебли, а дальше, справа от Ильи, лежала укатанная машинами и санями дорога и по ней шла группа людей. Он глянул влево. Там, шагах в тридцати от него, земля кончалась, а далеко внизу горбилась ледовая спина реки.

«Что за наваждение?» — удивился Илья.

Он глянул на свои босые ноги. Они по-прежнему ощущали тепло пластбетона, но ветер, ударявший в лицо, был вполне реальным и очень холодным. И запахи… Много запахов. Снега, реки, далекого дымка, конской мочи, раскрасившей дорогу желтыми мазками.

И звуки. Неестественно отчетливые для такого расстояния — он слышал даже прерывистое дыхание людей, хотя они еще только сворачивали с большака на кукурузное поле.

Их было шестеро. Илье хватило одного взгляда, чтобы все увидеть и понять.

Сейчас должна состояться казнь. Убийство. Потому что четверо из шести идут со связанными руками, не идут, а еле плетутся — простоволосые, босые, в порванных гимнастерках, а один, самый маленький, все спотыкается о кукурузные стебли, и лица этих людей — изуродованные, в сплошных кровоподтеках — уже лишены всякой жизненной силы. Вся она, — это Илья почувствовал сразу и безошибочно, — ушла на то, чтобы выстоять, чтобы заслужить это утро и этот обрыв, как избавление от мук.

«Заслужить смерть, ибо жизнь в данной ситуации — есть цена предательства». Эта мысль заставила Илью вздрогнуть. Он совершенно забыл, где находится, хотя сразу разобрался в происходящем: шел, задумался и оказался на площади Зрелищ. Где-то здесь, рядом, зрители. Идет исторический фильм. Или документальный. Словом, обыкновенный голографический сеанс с воспринимаемой средой. Массовый вид искусства, который пришел на смену опостылевшему «театру настроения»… Об этом он и подумал. Раньше. И тут же забыл обо всем на свете, ибо действо, которое разворачивалось перед ним, было настолько реальное, настолько гнусное, что он весь напрягся, сердце застучало тяжело и гневно.

— Шнель! — отрывисто бросил небритый автоматчик и ударил самого маленького сапогом.

Опять налетел морозный ветер. Напарник небритого взвизгнул от холода и тоже начал торопить пленных: толкал в спины дулом автомата, покрикивал.

— Стой, рус, пришел, — скомандовал небритый, когда пленные подошли к обрыву. — Спиной, бистро, спиной…

— Стойте! — возглас взлетел над заснеженным полем, будто осветительная ракета. — Остановитесь!

«Возникнув» из пустоты, из снежной дымки, к месту расстрела бежал человек.

— Не смейте их убивать! — закричал он.

То, что произошло дальше, было похоже на кошмарный сон. Перед глазами зрителей, скрытых за «кадром», стали одновременно разворачиваться два разных действия. Сочетание иллюзорного с реальным показалось Илье одуряюще неестественным и диким.

Человек («Наверно, тоже случайно забрел на площадь Зрелищ, — подумал мельком Илья. — И тоже с пляжа: босой, яркая рубашка, шорты…») бросился на ближайшего автоматчика и тут же испуганно отпрянул: его гневные кулаки проткнули небритого насквозь. Кто-то из невидимых зрителей, кажется, женщина, тихонько охнул, а фантом гитлеровца, такой же реальный на вид, как и современник Ильи, бросил напарнику какое-то короткое приказание и вскинул автомат.

— Нет! Нет! — человек попятился к красноармейцам, раскинул руки, будто хотел защитить обреченных. — Вы… не… смеете!

Ударили очереди.

Человек остановился. Будто споткнулся, будто почувствовал, как иллюзорные пули прошили его тело. Только теперь он, наверное, понял, почему повалились в снег четверо пленных, а он остался цел и невредим.

— Остановите сеанс! — крикнул Илья и бросился к незнакомцу: ему показалось, что тот сейчас тоже рухнет на землю.

— Как же так? — ошеломленно пробормотал человек в шортах, с благодарностью принимая руку Ильи. Его толстые большие губы дрожали, в уголках глаз светились капельки-слезинки. — Фашисты, убийцы… И даже не замечают… Разве это кино? Это кошмар!

— Успокойтесь, пожалуйста. — Илья уводил его от обрыва, куда автоматчики деловито сбрасывали трупы. — Успокойтесь. Вам нельзя смотреть такие фильмы.

И тут что-то щелкнуло.