Леонид Панасенко - Садовники Солнца

— Все просто. Раз пугливые не доросли, чтобы приручить зверя, зверь их сам приручит. Хищники — поделятся добычей, птицы — предупредят об опасности, пчелы — медом накормят. А шестирогие местные олени помчат их волокуши. Словом, недели через две наших пугливых встретят в пути ласковые и сообразительные звери.

— Трудно было? — спросил Антуан.

— Нелегко, — согласился Янин. — Но ты, брат, особо не удивляйся. Еще в двадцатом веке новосибирские ученые Науменко и Беляев достигли поразительных успехов в одомашнивании животных. Они воздействовали на нейроэндокринные механизмы…

Пока они разговаривали, в объеме голографического изображения появилась лесная поляна. Посреди нее лежала огромная куча хвороста, возле которой суетилось несколько пугливых в длинных меховых одеждах. Лица плоские, безволосые, сосредоточенные. В сторонке стоят еще двое — нагие, жалкие, дрожащие от холода…

— Сейчас будет самое мерзкое, — испытующе сказал Янин, глядя на Антуана. — Они считают, что жертвоприношение на большом огне согревает сердца злых духов.

Антуан отрицательно покачал головой.

— Пойдемте, — сказал он. — Пойдемте отсюда.

Придерживаясь за поручни, он спустился с площадки, шагнул в светящийся проем лифта.

— Их встретят ласковые звери, — пробормотал Антуан и спрятал окоченевшие на ветру руки в карманы куртки. — Обязательно встретят!

Она услышит мой голос и улыбнется. И повернет ко мне вдруг прозревшее лицо. «Оля, — скажу я, — здравствуйте, Оля». И добавлю свой традиционный вопрос: «Вы снова видели цветной сон?» Почему все же так получается — она видит цветные сны, а я только черно-белые, да и те несуразные… «Не обижайтесь на судьбу, Егор, — скажет она ласково. — Лучше расскажите, какие эти листья. Я насобирала по дороге целую охапку».

— Ох, и надоели мне эти дежурства, — ворчит Славик. — Так и лето прошло…

Он стоит у стены-окна, смотрит на хмурую реку. Горошины дождя деликатно постукивают в стекло, мокрые деревья жмутся поближе к станции, и на пляже сейчас ни души. Это к лучшему. Когда солнце, когда Днепр буквально закипает от тел, Славика и вовсе заедает хандра. Он с угрюмым видом садится во второе кресло и от нечего делать подключается к Джордже. Этот однорукий румын, заядлый альпинист, подбирается нынче со своей группой к вершине Эвереста…

О затянувшемся экзамене Славик в такие дни может распространяться до бесконечности. А еще о том, что поливит, при всем уважении Славика к Службе Солнца, — архинеразумная затея. «Поливит» — много жизней. Так называются установленные здесь аппараты, которые могут подключить мозг любого человека к сознанию одного из двухсот «актеров». Их отбирали долго, с такими придирками, какие не снились и космонавтам. Егор со Славиком втайне восхищаются своими актерами. Это люди кристальной нравственной чистоты и огромного духовного богатства. Одни согласились на эксперимент добровольно, других упросила Академия наук. Подумать только, какое надо иметь мужество, чтобы позволять каждому, кому не лень, жить, пусть и недолго, твоей жизнью. «Актерами» их назвал какой-то остряк. Действительно, о какой игре может идти речь? Просто живут хорошие люди. Живут красиво и чисто. А «зрители» этим пользуются… Они говорят им: «Разрешите, я побуду немного вами…»

— Кого-то уже несет нечистая сила, — сообщает бодренько Славик. — И дождь ему нипочем.

Конечно, он грубит нарочно, но Егору все равно неприятно. Коробит.

Старик был шустрый и разговорчивый. Он смешно, словно мокрый пес, отряхнулся у порога, заспешил к креслу.

— Вижу, первый сегодня. Повезло. Между прочим, я вообще везучий. Жизнь вспомню — ни одного дня не жаль. Все в удовольствие. А теперь решил посмотреть, как другие по скользкой палубе ходят. Без кино чтобы. Из первых рук.

Егору старик сразу чем-то не понравился. Болтает много. «Все в удовольствие…» От такого гурмана и стошнить может. Он отвернулся и стал молча настраивать поливит.

Это, Оля, кленовый листок. Маленький, будто детская ладошка с растопыренными пальцами. А вот потертые медные пятаки. Да, да. Они сейчас висят на осине, как старая кольчуга богатыря. Это листья осины, Оля…

Господи, почему я уже полгода рассказываю тебе об осенней листве, о застенчивых — ведь они поэтому и мигают — звездах, о карнавальных нарядах цветов, что приткнулись в углу лабораторного стола, рассказываю обо всем на свете и не могу объяснить элементарное. Простое, как дождь. Объяснить, что я люблю тебя, Оля.