Василий Скородумов - Ветер перемен

В общем, под конец рассердился я сам и, не сказав ни слова, повернулся спиной и ушел. Уж не знаю, как на это отреагировала Зинаида Михайловна. Наверное, обиделась. А может, поняла, что сама виновата, что я вот так, по-английски, не прощаясь, ушел от нее. В любом случае, в следующий раз как побываю на "Новочеркасской", обязательно перед ней извинюсь. Все-таки я тоже нехорошо поступил.

Обратно идти по туннелю было уже не так страшно. Все мысли были заняты моим уходом от Зинаиды Михайловны и известием о пропаже Маши, и мне было так паршиво, что никакой абсолютно боязни я не испытывал.

Так, почти незаметно и дошел до "Ладожской". Дом, милый дом! За те годы, что я провел под землей, станция стала для меня родной, хотя до Катастрофы моя квартира находилась близ "Улицы Дыбенко". Сюда нас с мамой пригласил переехать дядя Вова, на что мы, немного поколебавшись, дали согласие. Перевезли на "Ладожскую" все свои вещи и вскоре очень хорошо там обустроились.

Поначалу мы с мамой жили в нашей палатке вдвоем. Но с годами я рос и становился все выше и больше. Места в небольшой палатке нам двоим стало не хватать. Тогда я "переселился" в вагон поезда и впоследствии спал там. И, скажу по правде, мне это нравилось больше. Перед сном можно поговорить с соседями - в вагоне лежа могли поместиться шестнадцать человек - чего в палатке сделать не получится. Да и вообще, на мой взгляд, в электричке удобнее и комфортнее.

Спать мне сейчас совсем не хотелось. Тем не менее, я все-таки пошел заваливаться на боковую, перед этим зайдя к Фомичу и сдав оружие, чтобы не ворчал. Сон обязательно придет, нужно просто некоторое время полежать без движения и глаза должны будут закрыться сами собой.

Вот и мой вагон номер 10280. Именно здесь я провожу большую часть своей жизни в метро. Старенький уже, все железки в нем давно покрылись ржавчиной, как, впрочем, и в остальных электричках. Бывшие когда-то коричневого цвета обивки сидений уже не являлись таковыми. Их теперешний оттенок попросту не имеет названия - некая смесь бордового, пунцового и рыжего. Все стекла были настолько грязными, что мыть их уже было бесполезно - слой пыли въелся намертво.

Однако, несмотря на все эти недостатки, вагон меня вполне устраивал.

Я улегся на сиденье, подложив под голову руки, и постарался ни о чем не думать. Я приказал мыслям на время улетучиться из моей головы. Похоже, они меня послушались, потому что сразу стало так легко, и в ушах лишь "завывал ветер".

Спустя уже минуту бездумного лежания, меня начала одолевать дремота. Когда я уже готов был закрыть глаза, чтобы погрузиться в безмятежное царство Морфея, невольно вспомнилось, что завтра мне предстоит тяжелый день. Я вновь прокрутил в голове наш разговор с Петром Данилычем и вспомнил, что встать мне надо очень рано.

Проблема! Теперь мне уже было не до сна.

Итак, встает вопрос: что делать? Ответ вроде как очевиден: поставить будильник, тем более что он у меня есть. И все бы хорошо, но ведь я в вагоне буду не один. Через некоторое время придут еще люди, которым завтра не потребуется вставать в такую же рань, что и мне. Монотонное и раздражающее "дзынь-дзынь-дзынь" будильника непременно разбудит всех, кто будет находиться не только в этом, но и в соседних вагонах тоже. За несвоевременное пробуждение мне спасибо всяко не скажут.

Один мудрый человек, уже не помню кто, говорил: "Выход есть всегда". Очень умная мысль. Например, самый простой выход из любой ситуации - ничего не делать. Но простой, не значит рациональный.

Чисто теоретически я мог просто лечь спать и ничего не предпринимать. Я нужен команде Петра Данилыча, а значит, без меня они не пойдут. А значит, они сами могут меня разбудить. Но слушать упреки мне никогда не нравилось, какой бы характер они не носили. Нет, так дело не пойдет, так что стоило подумать еще.

И пока мои мысли были заняты поиском решения вставшей передо мной проблемы, в вагон вошел Митек с грязной замызганной подушкой под мышкой. Я поначалу его и не заметил, хотя такую тушу сложно упустить из виду.

Чтобы иметь представление о Митьке, достаточно представить себе гиганта под два метра ростом с уровнем развития шестилетнего ребенка. Говорить он толком не мог, в основном только бессвязно мычал, изо рта у него довольно часто текли ручейки слюней. В остальном же он ничем не отличался от маленьких детей и был таким же человеком, как и все, просто... не обычным. Ребята с нашей станции частенько брали его с собой играть.