Богдан Петецкий - Только тишина

— А позавчера?

— Тоже ничего. И три дня назад. И пять. Что дальше? — вызывающе спросил он.

— Удобно устроился, — ответил я, делая вид, что ничего не заметил. — Ты надолго?

— Не очень, — ответил он невесело. Быстро отвернулся, скользнул глазами по кабине, после чего удобно расселся в кресле. В мою сторону он не смотрел. Словно меня больше не существовало.

Я обошел пульт, оперся локтями о клавиатуру. Уперся взглядом в его глаза.

— «Не очень» это сколько? — спросил безразлично. — Пять лет? Десять? Например, этого гибернатора достаточно на шестьдесят лет, чтобы сказать «спокойной ночи», а затем «доброе утро»! Мне бы потребовалось несколько больше. А тебе?

Он качнул головой. Коротко ответил:

— Не знаю. Просто, недолго…

И замолчал. Я выждал немного, подошел к столу и уселся. Теперь перед моими глазами была его спина. И макушка головы, откинутой на спинку кресла.

Шли минуты. Ничего не происходило. Чуть погодя я поймал себя на мысли, что полностью позабыл о его присутствии. Несмотря на то, что ни на секунду не отводил глаз от его волос.

Наконец он шевельнулся. Повернулся немного и уселся боком. Теперь я видел его лицо в профиль. Длинное, изможденное лицо с острыми чертами, словно вырезанное из куска дерева.

Потребовалось еще пять минут, чтобы он посмотрел в мою сторону. Он поднялся, изменил положение кресла и уселся снова. Нервы его были не в худшем состоянии. Пока что.

Говорить нам было не о чем. И никому не пришло в голову посвистеть. Чтобы слышать хотя бы себя самого. Нас устраивала тишина. Меня — по крайней мере. Что-то в ней нарождалось. Ладно. Всему свое время. А пока мы молчали. Даже если молчание это гудит. И звучат в нем всевозможные струны. Не молчание. Тишина.

Он дотерпел до вечера. Если и собирался поначалу поговорить о чем-то, то теперь это становилась все труднее. А под конец и вовсе невозможно. И он понимал это ничем не хуже меня. Впрочем, я ничего от него и не ждал. Я знал, что мне следует делать. Можно было бы растянуть эту игру еще на пару дней. Даже на неделю. Но рано или поздно любая игра приходит к своему концу. Кто-то проигрывает. Остальные — расплачиваются.

Он не допустит ничего, что позволило бы мне ввести в эту игру новые элементы. Оживить ее. Расшифровать напарника. Или напарников. А расплачиваться желания у меня не было. Даже, если бы все пошло на мой собственный счет.

Он поднялся, потянулся и, ни слова не говоря, направился к выходу. Я не стал его провожать. Но стал таким образом, чтобы он был вынужден коснуться меня, проходя мимо. Передатчик был размером с иголку. И оказалось достаточно одного незаметного движения ладони.

Я сказал, что не стоит ждать лета, что можно придти и сразу же. Завтра. Он кивнул.

Когда он исчез за деревьями, я вызвал автоматы, заблокировал базу и направился за ним следом.

Лес тонул во мраке. В вершинах деревьев наблюдалось слабое движение. Оттуда доносился слабый шелест, словно пересыпали зерно. За исключением этого в воздухе было тихо.

Впервые с очень давних пор я шел по просеке один, без эскорта. Не то, чтобы уверовал неожиданно в собственные силы. Но трудно требовалось автоматов, чтобы те передвигались на цыпочках.

Через каждые несколько метров я останавливался и смотрел на отклонение оранжевой нити, плывущей по плоской поверхности экранчика. Правда, степень ее яркости информировал о расстоянии до передатчика, но я предпочитал быть в этом уверенным. В конце концов, он мог надумать почесать спину и обнаружить ту безделку, которую я туда прилепил, когда он выходил из кабины. Для этого-то я его и поджидал. Целых десять дней.

Я представлял, как он скидывает куртку, цепляет ее на ближайший сучок, а сам прячется поблизости, поджидая, пока я подойду. Я видел его лицо. Появившаяся на его лице гримаса была более, чем красноречивой. Теперь он потирал руки. Он должен был бы провести среди этой тишины не двадцать, а двести лет, чтобы, наткнувшись на эту игрушку на своей одежонке, сразу же не сообразить, для чего она служит. Что у него появляется еще одна возможность говорить со мной. Последняя. Такого шанса я не мог его лишить. Хотя передатчик и обошелся мне в два дня работы. Сигналы, излучаемые движущимся объектом, выглядели иначе, чем сигналы от объекта неподвижного. Если, разумеется, кто-то до этого не додумался и не перестроил аппаратик. Значит, ему следовало быть таким, чтобы перестроить его не удалось.

Просеку он преодолел быстро, до самого конца. Свернул влево и двинулся дальше, параллельно уже недалеким конструкциям города, постоянно придерживаясь леса. Ног не жалел. Так что мне не приходилось особенно маскироваться. Я держался на почтительном расстоянии. Останавливаясь, ни разу не услышал его шагов. Лес был мертв. Если не считать движения ветвей в вышине. И тишины.