Александр Сиваков - Настя

– Зачем?

– Увидишь.

Мне не хотелось далеко уходить от своего спутника, тем не менее, оставив сумки около него, я подошла к девочке. Та бросила на меня быстрый взгляд и невозмутимо продолжила свою работу.

– Здравствуйте.

– Привет, – буркнула девочка и отвернулась.

– Вы не подскажете, где тут первый курс собирается?

Девочка даже не обернулась.

– Не подскажу.

Мне сразу расхотелось с ней разговаривать.

– Теперь ты поняла? – Спросил Никита, когда я возвратилась к нему. – Сборище грубиянов. Мы скоро тоже станем такими.

– Ещё чего! – Я была твёрдо уверена, что кто-кто, но я в любом случае останусь самой собой. – И ещё, кто тебе сказал, что они грубияны? Они просто не хотят ни с кем общаться.

– Не вижу большого отличия.

– Может быть, тут принято ставить новичков на место.

– Зачем? Мы и так только поступили сюда, находимся на самой нижней ступени. Зачем это лишний раз показывать?

– На следующий год, когда сами будем так делать, тогда и узнаем.

– Дурак ты!

– Не обзывайся.

– Прости.

– Ладно.

Вообще-то я вежливая, но тут не смогла сдержаться. Мне и так было не по себе, а тут ещё Никита со своими страшилками.

Первое впечатление о школе у меня сложилось самое положительное. Её территория напоминала большой парк. Можно идти по тропинке пять, десять минут и вокруг не будет ничего, только лес. Потом появляется лужайка с длинным кирпичным зданием, вокруг – плохонькие неухоженные клумбы, какие-то непонятные плакаты, несколько потёртых скамеек – и полная тишина, ни одного человека. Даже если несколько раз обойти вокруг здания, вглядываясь в окна, ничего не изменится. Кажется, что в нём много лет никто не живёт. Можно пойти дальше – и метров через сто встретится точно такое же здание – ещё более безлюдное, ещё более пустынное, хотя, дальше, вроде бы уже некуда. Тем не менее, следы жизни всё-таки присутствуют: в урнах полным-полно обёрток от каких-то полуфабрикатов, пыль с крохотного пятачка перед входом небрежна подметена.

Мы обошли несколько таких зданий с номерами от четырнадцати до девятнадцати. В конце концов я попросила Никиту вернуться обратно, в более обитаемые места.

– Тоже страшно стало?

Я молча кивнула. Только когда мы очутились на главной аллее, я внутренне немного расслабилась.

Мальчик шёл рядом нахмурившись и избегая смотреть в мою сторону. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что после того эпизода в песочнице он только ищет случая уйти от меня куда-нибудь подальше и в одиночестве зализать раны, нанесённые его уязвлённому самолюбию. К этому времени я уже придумала, как можно поступить.

– Никита, – я попробовала притвориться смущённой. – Ты… знаешь что…. Никому не говори, что я в песочнице играла, ладно? А то девчонки, если узнают, засмеют. Ладно?

Мальчик испытующе посмотрел на меня, потом улыбнулся.

– Ладно. Мы вдвоём хороши были. – И после некоторого колебания, добавил. – Зато у меня замок лучше получился. Больше.

– Больше – это не значит лучше, – нашлась я. – Зато у меня красивее.

– Мужчины всегда практики, а женщины – эстеты.

– Юношеский максимализм.

– Почему это – юношеский? – Обиделся мальчик.

– Если бы ты был повзрослее, – спокойно заметила я, – то в своих сентенциях не оперировал бы категориями "всегда" и "никогда".

Наступила пауза, после которой мы расхохотались. Инцидент оказался исчерпан, заодно мы как бы ненароком проверили интеллект друг друга. Никитин меня – вполне устраивал. Мой – Никиту – не знаю. Надеюсь, я ничего особенно глупого не успела сказать. Напряжённость, возникшая в наших отношениях, так же быстро исчезла, как и появилась.

– Пойдём в административный корпус.

– У меня на вызове написано, что там нужно быть только к шести.

– Карточку получишь. Да и ребята все там ждут, лучше уж с ними.

– Что за карточка?

Сумки были тяжёлыми, Никита очень устал и старался этого не показать, поэтому он обрадовался что появилась причина остановится и перевести дух.

– Вот! – Вытащил он из нагрудного кармана толстенький пластиковый прямоугольник.

Я повертела карточку в руках. Карточка как карточка, ничего особенного, с одной стороны – большая бледно-зелёная цифра "двести пятьдесят", с другой – три аккуратно заполненные строчки.

– Крикливый Никита Максимович. Ты, что ли?

– Я, – буркнул Никита и поспешно сунул карточку в карман.

Фамилии он своей стеснялся, что ли?