Игорь Пронин - Нашествие

Крестьянка тут же перестала петь, но продолжала качать колыбель. Молодая, не старше двадцати. У Шели непроизвольно задрожали ноздри: хозяйка совсем недавно текла, запах впитали занавески, соломенный матрас… Но вчера или позавчера все кончилось, это было заметно по бледности женщины, по запавшим глазам. «Грач» почувствовал естественное в таких случаях раздражение.

— Молчи. Я — атори. — Он хотел сказать «душегуб», но почему-то передумал. Слова Шели процедил сквозь зубы, не показывая язык. — Я не убью тебя, если будешь слушаться.

Вообще-то поверить ему было трудно. Атори не разговаривают… Точнее, так думают люди, так говорят Святые Отцы. Но что взять с крестьянки, склонившейся над единственным ребенком?

— А если не будешь слушаться, убью и тебя, и щенка!

Шели даже удивился легкости, с которой это произнес. Отчего-то на лице расплылась улыбка. Вот теперь он был похож на атори. Голый мальчик в колыбели открыл глаза, захныкал, ему не понравилась тишина.

— Пой, — разрешил Шели.

Поигрывая саблей, он подошел к окну. Часть обзора загораживала дворовая кухня, но хозяина дома, землевладельца и телохранителей видно было хорошо. Крестьянин что-то объяснял, взмахивал руками, куда-то показывал. Наверняка речь шла о недоимках, обычное дело. Землевладелец, тучный и длинноволосый, прохаживался по краю поля, обмахиваясь шляпой. Вдалеке виднелось еще три крестьянских домика, тут поля сильно потеснили лес.

— Пой, — повторил «грач». Пой, баба, не бойся. Только слушайся меня. Ясно?

Крестьянка кивнула и опять замычала. Мальчика она взяла на руки, а тот и не думал спать, таращил глаза на гостя. Волосы еще только начали темнеть, личико типичное что для Вельшеи, что для Грохена, что для Соша. Будущий сиволапый мужичок, житель такого же домика, что строятся за неделю самими же молодоженами. Или нет? Его жизнь оборвется во время новой Войны?

Землевладелец что-то крикнул невидимым носильщикам, а сам вместе с телохранителями и забегающим вперед крестьянином отправился вдоль поля. Шели облегченно вздохнул и только теперь задумался: а что бы он делал, пойди они к дому? Схватил бы ребенка, приставив к его горлу нож, и попробовал бы скрыться в лесу? Такое произошло однажды в Иштемшире, хулан-душегуб прошел через половину города, пока не позвали Святых Отцов, которые простили грех. Рошке, тогда еще не лейтенант, выстрелил из арбалета в затылок хулану, и ребенок остался жив.

Что-то теперь с Рошке? Если атори не соврал, Галашше мертв… Но должен был соврать. А зачем? Чтобы Шели не вел его в Иштемшир. Наверняка полицмейстер жив, атори не получили в городе власти. Иначе почему Пайс пытался бежать?

Голова кружилась от путающихся мыслей, а еще от усталости, а еще от крови. За всю свою жизнь не видел столько свежих трупов иштемширский «грач». А сегодня он сам убил сразу двух атори, одного за другим. Не так уж они и страшны!.. Кровь. Она пьянила Шели, он смотрел на четыре удаляющиеся фигуры и поглаживал под плащом арбалет. Болтов мало, а была бы целая обойма… Он мог убить их всех, поле-то ровное, как стол, до леса далеко. Отставшего телохранителя вообще можно убрать незаметно для других, главное — точно попасть. Странные мысли…

«Вот что делает атори такими опасными: свобода убивать. Их души давно мертвы, им терять нечего. Поэтому нападают первыми. Может быть, Орден Неба и в самом Деле в опасности… Душегубы так себя не ведут, у них одна мечта — разбогатеть и попытаться вымолить прощение у Неба, как Сшетс-разбойник. Но надо быть очень богатым, чтобы за тебя согласились молиться Святые Отцы…»

Шели никогда не был слишком уж высокого мнения об Отцах. Старики, часто не слишком умные, а еще чаще очень жадные. Мелкий грех богатому всегда отмолят. Как Небо их терпит? Но Небу виднее. Ведь прощает оно Освободителей Вселенной, разрешает Святым Отцам давать им право на кровь. Если бы не было войн, то люди заполнили бы собой весь мир и ели бы друг друга.

«Грач» отошел от окна, приоткрыл дверь. Из леса так никто и не появился — побоялись преследовать? Он пинком раскрыл сундук, выбросил на кровать сразу все тряпки. Нашелся и мешок, это очень хорошо, туда влезет и одежда, и оружие. Из своего Шели оставил только сапоги, которые были совсем незаметны под длинными крестьянскими штанами и толстым слоем грязи. Одежда безумно воняла потом. Хоть бы не узнал никто об этом маскараде, ведь стыда не оберешься!

— Вот. — Он обращался к крестьянке, но золотой вложил в протянутую ручонку ребенка. — Скажи мужу, чтобы помалкивал, и сама молчи. А то вернусь и убью.