Я щелкнул выключателем. Мягкий, янтарный свет был приятным для глаз. Его блики заиграли на длинных прядях ее золотисто-каштановых волос, разметавшихся по белой подушке, выхватывая из темноты обнаженное белое плечико и изящный изгиб ее спины, а иллюзия пут, создаваемая ремнями, придавали ее наготе особую пикантность.
— Элспет…, - прошептал я.
Она что-то сонно промурлыкала в ответ и перевернулась на другой бок, обхватывая ногами мои бедра, прижимаясь ко мне всем телом и страстно целуя в губы.
"Элспет," — подумал я.
Элспет?
— Илона…? — тихонько прошептал я.
— Мммм?
— Илона… — Я поцеловал ее. — Илона…
Она зашевелилась под одеялом и проснулась окончательно.
— Джонни, — сонно пробормотала она, снова целуя меня. — Джонни… у тебя такой хмурый вид. Что, не спится?
— Мне не до сна, — ответил я. — Когда я сплю, то не могу восхищаться тобой.
Тогда она сказала:
— Я люблю, когда мной восхищаются.
Я же признался:
— Мне нравится любить тебя.
А она проворковала в ответ:
— Так люби меня.
Позднее, когда мы просто лежали рядом и разговаривали, она вдруг сказала:
— Джонни, было бы просто здорово, если бы мы смогли провести вместе ночь в Новой Праге. А если еще и с эйфорином, то вообще кайф…
Эйфорин?
Где-то в дальнем уголке моего подсознания раздался тревожный звоночек.
Эйфорин?
Но тут раздался еще один звонок — на этот раз всамделишный, телефонный. Звонил третий помощник, сообщивший, что до моего заступления на вахту осталось пятнадцать минут.
— Да, — пробормотал я в трубку. — Да, я уже проснулся. Сейчас буду.
Крайне неохотно выбравшись из койки, я сунул ноги в сандалии с магнитными подошвами. Обернувшись, я посмотрел на Илону, на ее стройное, изящное тело.
И…
И внезапно на меня нахлынули воспоминания о том, как настойчиво трезвонил аварийный звонок, и как лежа на кровати я любовался наготой прекрасной девушки, поспешившей к двери; у нее были огненно-рыжие волосы и гладкая, белая кожа…
Элспет…
Но кто такая Элспет?
* * *
— Петерсен, — твердил он. — Петерсен. Постарайся разорвать цикл.
Он крутанул колесо, и оно бешено закрутилось, а затем сбавило обороты и замерло на месте. Я видел, как напряглись его пальцы, готовые нажать выключатель.
— Постой! — закричал я.
Я выбежал из круга, ухватился за колесо и изо всех сил попытался повернуть в чуть подальше против часовой стрелки. На этот раз, именно в этот последний раз, все воспоминания остались со мной, а вместе с ними и память о том, как погибла Элспет. Я знал, что делать, чтобы разорвать этот замкнутый круг. Я должен вернуться в прошлое, предшествующее моей первой ночи с Илоной; мне не нужно связываться с ней. И что потом? А потом я стану действовать наугад, неизменно памятуя о необходимости спасти Элспет.
Но несмотря на все мои усилия колесо не сдвинулось ни на миллиметр. Мои ноги в громоздких сапогах скользили по пыли, засыпающей пол отсека. Перчатки соскользнули с металлического обода, и именно в этот момент, колесо вдруг завертелось само по себе, но по часовой стрелке.
С трудом поднявшись на ноги, я бросился обратно в круг, и в тот же момент Фергюс нажал выключатель. Охваченный отчаянием, я подумал о том, что случится, если меня ненароком занесет прямиком в будущее. Хотя какое будущее может ожидать человека, погребенного вместе с обломками чужой лаборатории под многокилометровой толщей океана пыли?
Цикл оказался лишь слегка нарушен, но замкнутый круг не был разорван. Перемещение во времени было возможно лишь на отрезке в пределах двух точек перемещения. Однако, сохранить память о будущем мне все же удалось.
Я снова был в отсеке управления вместе с Фергюсом и Элспет, наблюдая за пустынной линией горизонта, за которой только что скрылись ярко-красные сани почтовой службы.
— Ну тогда просто возьми да и разорви этот замкнутый круг, — сказал я.
Он горько усмехнулся.
— Если бы это было так просто.
— А помнишь, что тебе сказал Малетер? — спросил я. — Насчет того, что ты слабак и тебе никогда не нарушить цикл… — я поднял руку, предупреждая его гневную отповедь. — Ну ладно, ладно, ты не слабак. Но есть ли у тебя желание сделать это? И достаточно ли оно сильно? В глубине души ты знаешь, что этот цикл дает тебе все, что только можно пожелать — деньги и неограниченную свободу в проведении исследований. Это своего рода бессмертие. Сильная любовь или сильная ненависть может вывести эту систему из равновесия. (К примеру, Малетер одержим просто-таки маниакальной ненавистью.) Так будь же честен хотя бы с самим собой, Фергюс. А тебе хоть раз в жизни доводилось кого-то так же сильно любить или ненавидеть? Ты души не чаешь в своей дочери, и всякий раз спасаешь ее от той катастрофы, что когда-то произошла на земной Луне. И каждый раз ты уговариваешь меня вырваться из цикла, ради того, чтобы спасти ее от мучительной смерти, уготованной ей здесь. Но вот любил ли ты так же сильно свою жену?
Читать дальше