Леонид Панасенко - Мастерская для Сикейроса

Странности начались, когда Тэтэ заикнулся о возвращении и мы начали обобщать данные.

Сережа, краснея, и тише, чем обычно, сказал:

— У меня, по моей методике коэффициент корреляции 0, 58.

— А какие системы ты сравнивал' — встрепенулся Володя.

— Сводное описание этой планеты с общей моделью планеты разумной жизни…

— Ошибка?

— 0, 6…

Тэтэ лишь присвистнул.

— …Но все планеты дают 0, 3—0, 4, а эта планета почти 0, 6. У меня Земля дает всего 0, 9.

— Ну и в чем же здесь проявился Разум? — спросил Тэтэ.

— Не знаю. Коэффициент указывает на похожесть, но ни один из нескольких десятков тысяч параметров не выделяется. Может, их совокупность…

— Ерунда, — резко прервал его Володя. — Ведь это может быть и чисто случайное совпадение.

— Ой, что-то здесь не так, — вмешалась Рая. — А растения?! Ведь между ними нет борьбы за существование, они только репродуцируются, не размножаются. Значит, им не нужны новые территории, они не теснят друг друга.

В конце концов Сережа с Раей поставили нас в тупик и посеяли то ли тревогу, то ли надежду. Мы задержались еще на неделю, но безрезультатно.

Мы пролетали примерно ту точку в околопланетном пространстве, где погиб Канов. Ни на один вопрос, возникший в связи с его сообщением и гибелью, ответа так и не было найдено. Но почему все-таки не сработал автомат?

И вдруг в моей голове все завертелось. Ведь автомат работал от локатора, и, если отключить локационную систему, вся эта могучая электроника будет бессильна. А зачем отключать?! Да затем, чтобы включить телескопический обзор, чтобы увидеть космос не лучом локатора, а своими глазами! Какие же мы идиоты — разве можно увидеть космическую жизнь только приборами!

Я через спину Тэтэ потянулся к тумблеру автомата. Он схватил меня за руку.

— Ты что, спятил?.. Вздумал пойти по пути Канова?..

— Да, да, да! — кричал я. — Автомат не работал, потому что был включен телескопический обзор. Он видел космос своими глазами. Он… своими глазами… — Мне не хватало слов, чтобы доказать, убедить их.

Но и этого оказалось достаточно. Мы как завороженные следили за медленно тянущейся рукой Трошина и со щелчком тумблера впились глазами в экраны…

Огромный диск планеты был покрыт сотнями рисунков. Живые фрески из многоцветных лесов шли поясами, рассказывая с помощью знаков, геометрических фигур и неизвестной письменности историю обитателей планеты. В ее центре было изображено звездное небо. Смуглая прекрасная женщина бежала там среди светил, придерживая за руку смеющегося малыша. Она махала нам, прощаясь, свободной рукой, торопилась и никак не могла убежать.

— Посмотрите вон на те знаки, — шепчет Володя. — Они расшифровывают центральную фреску. Похоже, речь идет о переселении к другой звезде.

— А вон «ожерелье»! — кричит Рая. — Ведь это те голубые озера, что мы видели.

Я молчал. Потом, уже на Земле, мы окончательно сумели понять: как ни крепки металл и камень, как ни бессмертны сигналы, странствующие в космических безднах, по-настоящему вечна только жизнь. Особенно в масштабах планеты. Пожалуй, трудно было мыслящим существам придумать, уходя, нечто более разумное и надежное, чем это всеобщее программирование природы как единого произведения искусства, живой и самообновляющейся записи информации. Любой информации, запечатленной на планете-панно и видимой за миллионы километров.

А тогда я смотрел на планету Канова и вспоминал Сикейроса. Сотни лет назад он первым записал такую мысль: «Леонов дал уже нам пример, выйдя из кабины. И я не удивлюсь, если в следующий раз вместо фотоаппарата он возьмет с собой в космос краски. Кто знает! А вдруг мне повезет, и он пригласит и меня разрисовывать стены на других планетах…»

Да, лишь теперь мы убедились, что для настоящего мастера, для настоящего художника вся вселенная — это вместилище его таланта. Это бескрайняя мастерская. И еще я почувствовал в конце концов, что Канов мог действительно про все забыть и даже про собственную смерть, встретив наконец в космосе долгожданный Разум.