Анатолий Бритиков - Дом с привидениями

Стоп! Давайте попробуем разобраться, что есть эта вакцине — добро или зло для нынешнего человечества.

Казалось бы, какие тут могут быть сомнения! Разве не требуют отдать в руки людей такое средство против лучевой болезни тени жертв Хиросимы, “Счастливого Дракона”, Чернобыля, наконец?

Но нельзя забывать и о том, что история человечества — это еще и история поединка щита и меча. Чем надежнее щит, тем менее эффективен, менее страшен меч противника. Но и меч, совершенствуясь, требует нового, лучшего щита. Способные выйти победителями из любой артиллерийской дуэли броненосные корабли оказались беззащитны против нового меча — торпеды, выпущенной с борта подводной лодки. Что и было засвидетельствовано трагической судьбой британских крейсеров “Хог”, “Кресси” и “Абукир”, в одночасье пущенных на дно одной-единственной немецкой подлодкой. Казалось бы, подводная лодка стала безраздельно царствовать на море. Но родилась авиация, появились противолодочные корабли, вооруженные глубинными бомбами. И вновь понадобилось совершенствовать меч…

К чему этот разговор? Очень просто: вакцина Оноре-Максимилиана Жиро как раз и могла бы стать непробиваемым щитом, прикрываясь которым так соблазнительно, замахнуться атомной дубиной. Ведь собственная-то безопасность гарантирована! И кто знает, какое страшное новое оружие должно будет появиться на свет, чтобы возродить рухнувшее равновесие сил.

Именно эта мрачная картина, отраженная зеркалом Галадриэли, и заставляет героя повести уйти из жизни, унеся с собой тайну великого открытия.

Конечно, с решением Жиро можно было бы поспорить. Можно вспомнить о том, что открытие, ставшее известным всем, никому не может дать рокового преимущества. Но как в сложном сегодняшнем мире обнародовать такое открытие, сделать его достоянием всего человечества, если со всех сторон тянутся руки, достаточно сильные для того, чтобы заставить молчать кого угодно. Ситуация, в которую попадает герой повести, практически безысходна. И как ни трудно смириться с такой мыслью, но выбор, сделанный им, по сути оказывается единственно верным. Или по крайней мере единственно для него возможным. И воистину человечным — вот что важнее всего.

Правда, уход из жизни может быть и таким, как в повести Бориса Романовского “Преступление в Медовом раю”, герой которой, не погибая физически, вычеркивает себя из списка человечества. Космолетчики, иные миры, приключения на благодатной планете — привычный уже антураж современной НФ. Привычный, но не потерявший прелести и привлекательности ни для писателей, ни для поклонников жанра. Прекрасная планета, которую первооткрыватели нарекли Медовым раем, — и в этих-то “санаторных” условиях один из героев не выдерживает. Там, на Земле, во время подготовки он ничем не уступал остальным, успешно прошел все тесты, все тренировки. Но последней проверки не выдержал. Проверки сытостью. Бесконтрольностью. Властью над окружающим миром.

“— Мы судим предателя, человека, отказавшегося от Родины, от творческого труда, ради сытости и власти”, — говорит одна из героинь в финале повести. Не все читатели, возможно, согласятся с решением этого суда. Кому-то, — возможно, оно покажется слишком мягким; кто-то может не признать за экипажем экспедиции права на этот суд… И все же главный вывод повести неоспорим: такому человеку, как Антуан, нет и не может быть места среди людей Земли.

А можно вычеркнуть себя из жизни — или быть вычеркнутым, как это происходит в рассказе Вячеслава Рыбакова “Домоседы”, — иным путем. Путем ухода в “башню из слоновой кости”, миф о которой столь же живуч, сколь и бесплоден. Не однажды в истории мыслители и художники пытались отгородиться от реального мира с его неустроенностью и противоречиями, с его борьбой, в которой победы чередуются с поражениями и радости соседствуют со скорбями, которых никто и никогда не сможет исключить из человеческой жизни. Невозможно замкнуться в изолированном мирке, чтобы там, в тиши и покое, творить вечное и прекрасное. История не помнит примера, когда бы подобная попытка завершилась успехом. Борьба заостряет сознание цели, страдание — очеловечивает.

И вот вроде бы неоднократно проверенная, тщательно просчитанная попытка изолировать творцов и интеллектуалов на трудные времена в “башне из слоновой кости” терпит крах в рассказе Рыбакова.

“— У нас будет своя культура, — пытается объяснить сын герою рассказа смысл такой изоляции. — Понимаешь? Нормальная. Которую вы создали не штурмуя, а живя. И ваши внуки… — он запнулся, а потом заговорил с какой-то свирепой, ледяной страстью: — Наши дети будут учиться у вас!”