Нина Пунтус - Город дождя

– Может, вернёшься домой?

Она медленно подняла блестящие глаза и покачала головой.

– Нет, там всё равно сейчас никого, а я потеряла ключи. Незачем идти туда, где заперты двери.

Подруга порывисто обняла её. Они обе были готовы расплакаться, но, боясь привлечь внимание, не давали своей боли вырваться наружу. Возможно, они бы так и не зашли в этот тусклый дом, если бы, как всегда, без всякого предупреждения не хлынул дождь. Лифт уже закрывался, но девушки успели проскочить в его двери. Я решила подняться пешком, и на верхних этажах уже хорошо различала их голоса, так же хорошо, как и понимала, что они собираются сделать, или, по крайней мере, одна из них.

– Что ты пишешь? – спросила девушка, за плечами которой висел рюкзак.

– Стих, – негромко отозвалась другая. – Только не могу его вспомнить. Ладно, это уже не имеет смысла. Мне пора.

Последовало долгое молчание, после чего послышался рыдающий сбивчивый голос:

– Возьми меня с собой! Я не смогу без тебя, ты знаешь... У меня никого здесь нет!

Снова наступила тишина, которую нарушал только тихий испуганный плач.

– Хорошо, давай уйдём вместе, – наконец, ответил дрожащий голос. – Знаешь, мне ведь очень страшно.

– А мы возьмёмся за руки, закроем глаза и будем держать друг друга крепко-крепко, и никогда не отпустим.

По скрипу двери я поняла, что они вышли на балкон. Их нужно было остановить, но я совершенно не знала, как это сделать, ведь у меня едва хватало сил, чтобы удержать себя. Тем не менее, я сама не заметила, как преодолела два этажа, и увидела худенькие спины девушек, которые сидели, свесив ноги с балкона, глядя друг другу в глаза. Когда я вошла, они окинули меня печальным взглядом, в котором читалась мольба: “Пожалуйста, не мешай”. Я слишком понимала их для того, чтобы отговаривать, ведь сама задыхалась от этого подобия жизни. Увидев страх и сочувствие на моём лице, они ответили мне слабой улыбкой, а через миг скользнули вниз – в спасительный люк или губительную пропасть.

Я не смотрела на асфальт, не проходила мимо их трупов, но ещё несколько недель перед глазами возникала жуткая картина: два маленьких сломанных тела под бесконечным дождём, одно из которых так нежно обнимало окровавленного медвежонка. Это было первое самоубийство, которое я видела здесь, и которое мне трудно забыть, как и оборванные строки, написанные на стене одной из погибших:

Режу лопатки в поисках крыльев:

Где-то же жалили, где-то же были...

Теперь все чувства притупились, хотя порой рвутся наружу, царапая изнутри металлическими когтями, разрывая внутренности с первобытным воплём. Я терплю, сражаюсь, держусь слабеющими руками за край крыши, мечтая научиться летать.

Тогда мне нужно было с кем-то поговорить, чтобы не последовать за ними следом, и я позвонила в первую попавшуюся квартиру, не надеясь на удачу. В этот день Туман выпивал один, и очень обрадовался незваной гостье. Он был изрядно пьян, и постоянно болтал о своей работе, не давая сказать мне ни слова. Когда он уснул, я решила не уходить и дождаться утра, чтобы просить его о небольшом одолжении. Мою просьбу он назвал смешной, однако попросил за неё приличную сумму.

Я позвонила три раза, как и несколько месяцев назад, и мне открыл энергичный, но уже седеющий мужчина, который, к моей радости, был трезвый. Он долго глядел на меня, пытаясь вспомнить.

– Ты сильно изменилась, – сказал он, наконец, приглашая войти.

Он был первый, кто заметил мои превращения. Интересно, что он скажет, если это произойдёт на его глазах?

– Я принесла деньги. Вы сейчас собираетесь на работу? Сможете провести меня в Кровавый район сегодня?

Опустившись на старый грязный диван, я посмотрела на картину, которая висела на противоположной стене. В прошлый раз она сильно заинтересовала меня. Это было одно из доказательств того, что здешний мир связан с моей реальностью, что не всё ещё забыто людьми, которые попали сюда раньше меня. Иначе откуда бы тут взялось произведение известного норвежского экспрессиониста Эдварда Мунка? Хозяин этой репродукции, тем не менее, не знал её автора и название. Сказал, что купил её у какого-то оборванца на улице, с целью перепродать вампирам, но ни одному из них она не приглянулась. Картина называлась “Крик”. Я бы тоже не стала вешать её дома, да и кто бы захотел угнетать себя ежедневным созерцанием уродливого человека с лысым черепом, чьё лицо неестественно вытянуто в бесконечном пронзающем крике. Но, несмотря на то, что эта картина вводила меня в депрессию, я хранила её у себя на компьютере, и часто подолгу разглядывала. В тот полузабытый осенний день, когда я решила уйти из жизни, именно она что-то отчаянно кричала мне вслед с монитора, захлёбываясь кровавым небом.